Беспредельная Бесцельность Бытия

Я сбегал к машине за блокнотом. Заодно я прихватил и свою штормовку. Меня почему-то слегка знобило. То ли потому, что температура воздуха здесь была ниже, то ли по причине моего возбуждённого состояния.

Вернувшись в долину, я прошёл между столбами и внимательно осмотрел окружающее пространство, пытаясь разглядеть, нет ли в пределах видимости знакомых мне людей. Сделать это было трудно, - гости на фиесте представляли собой довольно пёструю, постоянно перемещающуюся массу людей. В конце концов, я решил затесаться в эту массу и просто не забывать время от времени направлять внимание на осмотр ближайшего пространства, чтобы избежать нежелательных встреч.

Первая группа людей, к которым я подошёл, собралась вокруг четырёх девушек в индейских костюмах, но сами девушки, по виду, были явно американками. Они пели индейскую песню. Пятая девушка танцевала. Я какое-то время глазел на них, а потом отправился дальше.
Как я понимал, здесь собрались люди самых разных интересов. Эти девушки, судя по всему, принадлежали к той категории людей, которые интересуются индейским фольклором. В круг моих интересов он не входил. А если бы и входил, то я предпочёл бы послушать песни, исполняемые самими индейцами.

Я направился к вигвамам на берегу. Это было что-то типа театрализованной индейской деревни. Или, правильнее, поселения индейских ремесленников. Видимо так было задумано, чтобы дать возможность посетителям ознакомиться с индейским бытом, каким он был в прошлом или позапрошлом веке. Здесь ткали и вышивали, изготавливали луки, стрелы и ножи, плели корзины и делали одежду из шкур. Возле одного вигвама двое мужчин резали из дерева маски, а около соседнего вигвама готовили на костре пищу. Здесь хозяевами были в основном индейцы. И только там, где изготавливались ножи, я заметил мастеров европейской наружности.

Я подошёл к кромке обрывистого берега, начинающейся за вигвамами. Отсюда стало видно, что внизу, на небольшом пляже у самой воды, тоже происходит какое-то действо. Я не понял точного его значения. Скорее всего, там разыгрывался некий ритуал.
По колено в воде стояла обнажённая девушка с прекрасными рыжими волосами. А четверо девушек, облачённых в простые белые туники, горстями захватывали воду озера и плескали её на обнажённую. На берегу прыгал мужчина, колотя в бубен и распевая какие-то песни.
Я залюбовался рыжеволосой девушкой. Тело её было совершенно белым. И по этому сочетанию белизны кожи и изысканной рыжеватости волос, я почему-то определил, что она была родом из Англии или Ирландии. В моём сознании чаще всего возникал именно такой образ, если я слышал или читал о европейских ведьмах или колдуньях.
Я мог бы смотреть на эту девушку без конца, но мне нужно было найти то, что я искал, и я отправился дальше. Я предчувствовал, что непременно найду здесь тех людей, интересы которых совпадают с моим собственным.

Войдя в самую гущу людского скопления, я вскоре оказался у одного из шатров, того, что располагался ближе к центру долины. Это был одновременно и своеобразный информационный пункт и лекционный зал. У входа, задёрнутого массивными брезентовыми шторами, стояли две девушки, - опять-таки американки, одетые в индейские костюмы. Едва я остановился, раздумывая, куда мне направиться, они подскочили ко мне и принялись весело объяснять, что в этом шатре в данный момент проходит лекция человека, который является одним из наиболее значительных исследователей тех знаний, которые даёт дон Тезлкази Гуйтимео. А вечером, во время концерта, который состоится на главной площадке, в этом шатре будет происходить встреча и свободный обмен мнениями между другими выдающимися исследователями, которых, как утверждали девушки, на эту фиесту приехало пять человек.
- Все они из разных стран! – торжественно заключили девушки.

Я спросил, а где в данный момент находятся все эти люди, но девушки не могли этого сказать. Понятно было, что сейчас я могу послушать только одного из них. Я выразил желание это сделать и одна из девушек, приглашающим жестом, указала на вход в шатёр. Я достал из кармана бумажник, полагая, что нужно заплатить за входной билет, но девушки улыбнулись и сказали, что вход свободный. Я вошёл.

Внутри всё было обставлено уютно и разумно. Слушатели расположились на свободно проставленных складных стульях, окружив небольшое возвышение, на котором стояла белая доска на треноге. Организаторы, видимо, позаботились даже о каких-то мобильных генераторах электричества, поскольку доска на возвышении была освещена двумя лампами с рефлекторами, а лектор держал в руке микрофон. Громкость микрофона была отрегулирована очень правильно, - голос лектора перекрывал шумы, доносящиеся снаружи, но в то же время не резал слух.
Я присел на свободное сидение, и уже буквально через пару минут моё безраздельное внимание было отдано лектору.

Этот человек говорил поразительные вещи! Он рассказывал о законах бытия, постоянно рисуя фломастером на доске схемы и какие-то математические графики, иллюстрирующие те знания, которые он почерпнул от дона Тезлкази Гуйтимео.
Больше всего меня поразило и восхитило, с какой простотой и лёгкостью, на доступном и понятном всем языке лектор рассказывал о нагуале и тонале, об их уровнях, о том, для чего нужны сталкинг и сновидение. Он рассказывал об Абстрактном и про установление связи с ним, о Духе и изучении Намерения, об Абстрактных Ядрах, которых, в отличие от меня, он знал больше шести…

Я был буквально ошарашен всем услышанным. Но одновременно с радостью и возбуждением, я испытывал и некоторую горечь. Ведь я столько лет провёл с доном Хуаном, безуспешно пытаясь понять его знание, а оказывается всё давно уже известно, исследовано, объяснено, разложено по уровням, распределено по вертикалям и горизонталям. Судя по всему, эта открытая линия, которую возглавлял дон Тезлкази Гуйтимео, обладала более обширными и внятными знаниями, чем линия дона Хуана. Мне нестерпимо захотелось побыстрее встретиться с самим доном Нагвалем.

К моему огорчению, лекция скоро закончилась. Посетители стали расходиться, некоторые подошли к лектору с вопросами. Я не стал этого делать. Этот человек настолько доходчиво всё объяснил, что к нему у меня вопросов не возникало. Мне нужно было непременно увидеться с доном Тезлкази Гуйтимео!

После полумрака шатра, солнечный свет на мгновение ослепил меня, и я брёл между людьми почти наугад. Но потом спохватился, что так ведь недолго наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Я остановился и опустил глаза вниз, давая им время привыкнуть к свету. А потом огляделся. И вдруг поймал себя на странной раздвоенности. Я послушно выполнял предписание дона Хуана, однако сейчас я уже не так слепо верил ему самому!
Действительно, эта лекция что-то поколебало во мне. Не то чтобы я сердился на дона Хуана, который на протяжении всех этих лет так и не смог настолько доходчиво описать мне все эти уровни тоналя и нагуаля, объяснить законы бытия, тонкости взаимодействия с Духом и изучения Намерения, - нет! Дон Хуан оставался для меня безупречным воином и магом, который несёт ответственность за все свои решения и поступки. Но в то же время, я начинал осознавать, насколько мои собственные интересы были бы полнее реализованы, если бы я, в своё время, столкнулся с доном Тезлкази Гуйтимео и людьми, которые его окружают.
Я был растерян. У меня вдруг возникло чувство, что я словно предаю дона Хуана. Но я не мог ничего с собой поделать, - мне хотелось найти ещё кого-нибудь из тех исследователей, о которых говорили девушки у шатра, и к числу которых принадлежал тот лектор. Я заранее верил им, поскольку чувствовал, что в них есть та мера разумности и рациональности, которой мне так недоставало у дона Хуана.

Я побрёл наугад.
Через какое-то время во мне возникли сомнения другого рода. Что-то не складывалось. Я снова и снова перебирал в памяти то, о чём услышал в шатре и пытался сопоставить его с тем, что сам узнал за время моего знакомства с доном Хуаном. И концы не сходились. Точнее, никаких концов как будто не было вообще.
Возникало чувство, что лектор говорил о каком-то другом нагуале и другом тонале. Во всяком случае, мои собственные, основанные на практике и разговорах с доном Хуаном, ощущения и догадки относительно этих двух «столпов» знания магов как-то не соответствовали тем понятиям, которые возникли у меня в то время, когда я слушал лектора в шатре. И это было причиной того, что не складывалась вся остальная мозаика. Сталкинг, о котором говорил лектор, был совсем не тем сталкингом, о котором знал я, его сновидение было вовсе не сновидением, а чем-то другим, а слова лектора о дубле или, тем более, духе, представлялись, с позиций учения дона Хуана, какой-то ерундой.
С другой стороны, как только я принимал позицию лектора, ясным и понятным становился весь окружающий мир, - он обретал вполне определённую форму, иерархичность и смысл. И всё это можно было изучать и исследовать научными методами. А ведь именно этого мне всегда и недоставало в мире дона Хуана, - возможности применить научную методологию…
Я был в смятении. И очень надеялся на предстоящую встречу с доном Нагвалем. По непонятной причине я был уверен, что он окажется ближе мне по темпераменту и интересам, чем даже сам дон Хуан…

Незаметно для себя, я оказался у торговых рядов. Это был небольшой рынок, где продавали всякую всячину, - от продуктов до сувениров. Мне захотелось пройтись вдоль рядов, чтобы поглазеть на товары, но вдруг в одном из торговцев я узнал дона Висенте!
Моментально нырнув в сторону, я расположился у одного из прилавков таким образом, чтобы мог видеть дона Висенте, а он не имел бы возможности меня случайно обнаружить.
Дон Висенте торговал лекарственными растениями. Он нараспев расхваливал свой товар. Я смотрел на него, и меня охватывало какое-то чувство, похожее на печаль или ностальгию. Только совершенно непонятно было, по какому поводу эта ностальгия. Своим присутствием здесь дон Висенте включил в мою раздвоенность какое-то третье состояние, которое не поддавалось описанию. Я ощущал себя так, словно вот-вот потеряю что-то крайне важное и значимое для меня…
Я смотрел на дона Висенте и испытывал просто адские муки, вызванные непонятно чем. Мне вдруг стало необъяснимо его жаль. Мне безумно хотелось подойти к нему, обнять его, поговорить о каких-нибудь пустяках. Но предостережение дона Хуана удерживало меня на месте. У меня возникали неудержимые порывы плюнуть на это предостережение и, слегка померкший после лекции образ дона Хуана, был только на руку такому решению, однако я сдерживал себя. Я не представлял, что именно знал дон Хуан такого, что заставило его дать мне подобные инструкции, но сам я, где-то в глубине души, ощущал, что если я их нарушу, всё обратится в такую пустоту, которую мне не выдержать.

Я решительно направился прочь. Обогнув по дуге торговые ряды, я оказался где-то недалеко от большого шатра. Здесь, образовав кольцо, в центре которого что-то объяснял собравшимся человек средних лет, стояла группа людей. Некоторые записывали в блокноты. Я ощупал в кармане свой блокнот. Это простое действие как-то успокоило меня, и я присоединился к группе слушателей.
Очень быстро я догадался, что это, скорее всего, был ещё один из тех исследователей, о которых упоминали девушки. Его речь воспринимать было труднее, поскольку она была пересыпана научными терминами. Я даже осторожно осмотрелся, опасаясь, что как раз здесь у меня есть шанс столкнуться с моим коллегой из университета.
Говорящий, определённо, внушал доверие. То, что он рассказывал относительно тоналя или нагуаля, не настолько противоречило тому, что было известно мне, насколько противоречили высказывания лектора из шатра.

Мне вообще понравился подход этого человека. Он был лишён каких-либо метафизических спекуляций и базировался на строго научной основе. Когда речь зашла о пейоте, я даже достал блокнот и записал несколько фраз, надеясь когда-нибудь позже привести их дону Хуану, чтобы внести ясность в вопрос о растениях силы. В этом пункте у меня до сих пор не было определённой позиции.
Дон Хуан всегда настаивал, что, например, Мескалито является некой абсолютно реальной сущностью. Этот же человек представил всё в несколько ином свете. Я записал то, что он говорил:
- Употребление психоактивных веществ вызывает своего рода реимпринтирование личности. Можно смело утверждать, что подобное воздействие эти вещества оказывают на любого человека. Но! Строго говоря, психоделики скорее создают условия для реимпринтирования, а настоящего эффекта можно добиться только в том случае, если рядом с человеком находится опытный реимпринтатор, в совершенстве владеющий необходимыми техниками для сдвига точки сборки.
В этом месте я даже согласно кивнул, поскольку слова человека только подтверждали моё подозрение о том, что всё со мной происходящее во время принятия растений силы, в значительной мере является и результатом воздействия на меня самого дона Хуана.
Дальше тот человек сказал:
- В действительности не существует какого-то Дымка или Мескалито. Всё это только некая «архетипическая настройка», только мифы. Мифы, необходимые для общего соглашения участников церемонии относительно присутствия некоего мифического существа и даваемого этим существом урока. На самом же деле всё весьма просто. В пейоте содержится алкалоид - мескалин. А, например, в грибах – буфотенин. И именно алкалоиды, содержащиеся в растениях, вызывают все эти видения. Не какие-то абстрактные мифические сущности, а конкретные алкалоиды!

Дальше он сказал, что его слова не нужно расценивать, как попытку обесценить исследования, посвящённые растениям силы. Он подчеркнул, что хотел бы только внести ясность и трезвость в понимание этого вопроса, чтобы избежать ненужной мистификации.

Я был согласен с ним полностью! Его научный подход покорил меня. Мне он представлялся образцом трезвости и здравомыслия. И в то же время, где-то глубоко внутри, я снова ощущал, что какие-то концы не сходятся. Мой собственный опыт, пусть ещё и не настолько большой и глубокий, как мне хотелось бы, не позволял уложить себя в рамки неких «неисследованных феноменов психики». А именно к таким вот неисследованным феноменам, по сути, сводилась вся магия в изложении этого человека. И меня с новой силой начали раздирать противоречия.
Я уже заготовил несколько вопросов, которые хотел задать ему, когда он закончит говорить, но тут к нам подошёл, по всей видимости, тот самый православный священник, имя которого я прочитал в списке почётных гостей. Он что-то спросил, и человек ответил. Так, слово за слово, между ними возникла своеобразная перебранка. Поскольку оба они были явно интеллигентными людьми, то всё это не выливалось в банальную склоку, а протекало на уровне приличных интеллектуальных дебатов. Но мне стало скучно.
Понимая, что в данный момент я не смогу вставить в их разговор свои вопросы, я решил переждать какое-то время и отошёл в сторону. У меня возникло желание подойти к большому шатру. Я полагал, что именно там находится сам дон Тезлкази Гуйтимео. Но моё внимание привлекли юноши, облачённые в буддистские одеяния.

Мне почему-то всегда импонировал буддизм, и я направился за юношами, полагая, что здесь есть какое-то место, которое отведено для их лекций или медитаций. Мне хотелось услышать, как относятся к дону Нагвалю буддисты, и как они воспринимают магию или шаманизм.
Но юноши, казалось, тоже бродили без всякой цели. Они остановились у очередной небольшой кучки слушателей, и я, воспользовавшись случаем, зашёл сбоку, чтобы разглядеть их лица. До сих пор я видел их лишь со спины.
К моему разочарованию, юноши оказались американцами или европейцами, выбритыми наголо и одетыми в оранжевые тоги.

Я хотел было отойти, но моё внимание привлёк местный оратор. Он, вероятно, тоже был из числа тех особых исследователей, о которых говорили девушки.
Этот человек явно был склонен к эпатажу. Правда, на мой взгляд, весьма примитивному. Он говорил нарочито грубо и требовал от слушателей беспрекословного соглашения с его мнением. Он утверждал, что учение толтеков не является набором психотехнических манипуляций. В этом я легко мог с ним согласиться. Но когда оратор пытался подать собственный взгляд на учение дона Тезлкази Гуйтимео, то сам скатывался в какое-то болото из невероятной смеси психоанализа, терминов из восточных религиозных школ, аналогий с компьютерными играми и фильмами, сдобренную движениями из восточных же боевых искусств. Кроме того, практически каждую минуту этот человек отвлекался на то, чтобы напуститься с критикой на каких-то других исследователей наследия дона Нагваля. Чаще всего я понятия не имел, о ком он говорит. Но несколько раз мне показалось, что он злопыхал по поводу идей лектора из шатра и того человека, которого я слушал недавно. В отношении последнего изливалось особенно много желчи.
То ли в результате таких критических отступлений, то ли в силу несостоятельности идей самого оратора, но мне никак не удавалось понять, что, собственно, он хочет сказать. Очевидно, что в кругу слушателей я был такой не один. Однако когда кто-либо пытался задавать оратору конкретные вопросы, тот напускался на вопрошающего, провоцируя склоку и крича, что знание не даётся даром, и что нет дураков раздавать важные наработки бесплатно. Я так и не понял, хотел этот человек денег или только внимания. А может, – и того и другого.
Мне он напомнил рыбку, которую я когда-то содержал в аквариуме. Эта рыбка была пёстрой и украшена большими плавниками и хвостом. Мы с подругой называли её – Петушок. Она не терпела никаких конкурентов, поэтому невозможно было подселить к ней никакую другую рыбу. Даже такого же вида. Иногда, ради развлечения, подруга подносила к аквариуму своё маленькое зеркальце, и тогда рыбка атаковала своё собственное отражение…

Мне надоело всё это, и я медленно направился в сторону большого шатра. Я был уже недалеко от него, но тут случилось то, что стало для меня последней каплей.
Сначала я увидел Сильвио Мануэля. Я сразу узнал его, хотя несколько мгновений никак не хотел поверить, что это он.
Сильвио Мануэль находился на одной из открытых площадок. Одет он был в чёрное трико, плотно обтягивающее его мускулистое тело жокея. На его голове красовалась повязка, в которую были воткнуты три пера.
Сильвио Мануэль давал представление, демонстрирующее удивительные возможности его тела. Он вынимал со своих мест суставы на руках и ногах, а потом вставлял их обратно. Он принимал причудливые и самые невероятные позы, а порой, в буквальном смысле, подпрыгивал на голове.
Я стоял, разинув рот. Эта клоунада неприятно поразила меня. Но зрители были в восхищении и одаривали аплодисментами каждый трюк Сильвио Мануэля.
У меня не возникло никакого желания подходить к нему. Мне вдруг стало отчаянно тоскливо и пусто на душе. Я развернулся и направился прочь от этого места.
Вокруг меня сновали люди. Доносились их слова, пение и смех. А я вдруг вспомнил комическую фразу, которую слышал в каком-то русском фильме, что показывали в киноклубе нашего университета: Киса, мы чужие на этом празднике жизни…
Но мне не стало смешно…

Вдруг на большой эстраде включили микрофон. И какой-то человек, которого я не мог разглядеть со своего места, объявил, что начало концерта откладывается на час. После чего он призвал всех не терять времени зря и принять участие в конструктивном обмене мнениями, местом проведения которого был назван тот шатёр, который я посетил первым и площадка за ним.
Свою речь человек заключил объявлением о том, что ещё остаются два свободных места на индивидуальные консультации у дона Тезлкази Гуйтимео.

Во мне что-то лопнуло. И я почти бежал к столбам у входа в долину. Я хотел поскорее увидеть дона Хуана. Но возле столбов никого не было. И тогда я, игнорируя совет дона Хуана укрыться ближе к скалам, опустился на землю у одного из столбов.

Моё внутреннее состояние приближалось к опасной грани, за которой мог последовать какой-то взрыв. Меня раздирали противоречия. Мой разум, казалось, был полностью удовлетворён тем, что я видел на этой фиесте. Он убеждал меня, что, несмотря на все несостыковки, несовпадение концов и недостаточную проработку концепций, тот подход к магии и знанию, который ощущался здесь, является наиболее правильным и соответствующим моим собственным интересам и стремлениям.
Но моя душа, если такое определение уместно, восставала против всего этого. Я ощущал происходящее здесь, как бездонную яму или трясину, из которой у меня не будет сил выбраться никогда. Мир, каким он представал, если принять сторону провозглашаемых здесь идей и концепций, был унылым и плоским, несмотря на все его вертикали, горизонтали и законы бытия, которые провозглашались основной целью исследований.
Мой разум утверждал, что я последний дурак, если пытаюсь восставать против очевидного. Против упорядоченности и разумности мира. Против его иерархичности и причинно-следственной зависимости. Против осмысленности и подчинённости моего существования неизменным законам, на постижение которых и направляют свои усилия те, кто собрались на этой фиесте.
А моя душа говорила, - Плевать! Она кричала, что если всё обстоит именно так, то лучше лечь на рельсы или стукнуться головой о скалу, чем включиться в эти бега, в это соревнование идей, концепций и объяснений.
Разум высмеивал её протест и утверждал, что идти против потока, - безумие. Что никакая сила не может восстать против объективных законов, присущих этому миру.
Душа не имела разумных доводов, чтобы возражать, но не хотела допускать даже возможности компромисса.
Я осознавал, что индульгирую сверх всякой меры. Но осознание этого никак не облегчало моё состояние. Я опять был на грани того, что дон Хуан назвал Пустой Тройник. И в данный момент это особенно меня ужасало. Поскольку в нынешнем своём состоянии я был, казалось, полностью лишён сил и энергии. И не мог даже представить себе, на что смогу решиться, если попаду сейчас на Перекрёсток Трёх Дорог.
Мне очень хотелось, чтобы поскорее пришли дон Хуан и дон Хенаро. Я надеялся, что их присутствие если и не прояснит мне всё, то, по крайней мере, как-то упорядочит мой внутренний хаос. Даст некую опору моей разрушающейся целостности…

Но вместо дона Хуана и дона Хенаро передо мной появились два идиота.
Я поднял глаза и буквально онемел. Дон Хуан и дон Хенаро стояли передо мной с какими-то отрешёнными и важными выражениями на лицах. Одеты они были в праздничные наряды индейцев. При этом дон Хуан был одет в этот костюм полностью, начиная какой-то пышной короной из перьев на голове и заканчивая мокасинами. А дон Хенаро, казалось, только надел индейскую рубаху поверх своей. Штаны и сандалии были его собственными. На его голове была весьма скромная, в сравнении с головным убором дона Хуана, повязка.

Я не мог определить, кто же из них выглядит более дурацки. Какое-то время мы молчали. Потом дон Хуан, каким-то важным и чужим голосом объявил, что теперь он готов отвести меня к дону Тезлкази Гуйтимео и представить меня ему.
Я вскочил на ноги, словно какая-то пружина подкинула меня. Глядя дону Хуану прямо в глаза, я твёрдо заявил, что в данный момент не имею намерения встречаться с кем бы то ни было.
Я ожидал, что он высмеет моё индульгирование, но он, тем же тоном, сказал:
- Такое твоё решение.

И, пройдя мимо меня, словно я был пустое место, он направился к стоянке машин. Мы с доном Хенаро пошли следом. Дон Хенаро негромко сказал мне:
- Это было неописуемо. Их встреча была удивительной. Теперь дон Хуан, – настоящий нагваль. Он получил подтверждение…

Я никогда ещё не слышал, чтобы дон Хенаро, обращаясь к дону Хуану или упоминая о нём, говорил, – дон. Я был на грани безумия. Мне хотелось лишь одного, - поскорее добраться до своей машины и отвлечь себя хотя бы привычными действиями, связанными с её вождением.
Когда мы подходили к машине, дон Хенаро засеменил вперёд и как-то подобострастно распахнул заднюю дверцу автомобиля. Дон Хуан принял это, как должное. Я не мог на это смотреть…

Большую часть пути мы проделали в гнетущем молчании. Оба дона сидели на заднем сидении, и я, временами поглядывая на них через зеркало заднего обзора, воспринимал их, как какие-то чуждые тени, призраки, непонятно зачем оказавшиеся в моей машине. Сам я находился в полной прострации и вёл машину автоматически. Думаю, я гнал, как сумасшедший.
Я остановился, чтобы долить бензина. Дон Хуан и дон Хенаро не выбрались из машины даже для того, чтобы размять ноги.
Пожилой мексиканец, дежуривший на бензоколонке, представлялся мне единственным живым существом на этой планете. Я готов был обнять его и расплакаться.

Когда я сел в машину, и мы поехали дальше, дон Хуан начал говорить. Это был какой-то нелепый монолог, который он произносил совершенно чуждым мне голосом.
Он говорил о важности взаимопонимания между людьми разных мировоззрений и религиозных убеждений, о необходимости поиска путей сотрудничества между ними и выработки единой линии стратегии поведения и действий, направленных на защиту окружающей среды, на достижение мира во всём мире, на исследования знаний и традиций народов всего мира. Он говорил о тех усилиях, которые каждый воин обязан прикладывать для того, чтобы сдвинуть точку сборки нашей планеты, нашей Матери-Земли в такое положение, которое обеспечит всем равноправие и благоденствие, избавит людей от негативных эмоций и принесёт им любовь и радость…
Он говорил, казалось бы, совершенно верные, правильные слова. И к словам этим невозможно было придраться. Однако за всем этим мне в затылок дышала такая пустота, что я только крепче цеплялся руками за руль. Чтобы не расплакаться…

Я осознал, что больше нет прежнего дона Хуана. Вероятно, та струя энергии первого внимания, которую он получил во время встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, что-то перегрузила в нём или заставила его пересмотреть свою судьбу настолько радикально, что сейчас я просто не узнавал его. Это был другой человек. Он говорил те слова, которые я сотни раз, в разных вариациях слышал от всякого рода искателей истины, или читал в подборках духовной литературы. Слова, за которыми, как я всегда чувствовал, не стояло никакого реального намерения.

Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал говорить. Казалось, что в нём просто кончилась какая-то пластинка или заел некий механизм. А вскоре мы подъехали к тому городку, в котором встретили дона Хенаро, выбирали крестик для холма и обедали в кафе, где дон Хенаро обнаружил ту злосчастную листовку.
Дон Хенаро тронул меня за плечо, давая понять, что хочет выйти. Мы были у той самой развилки на окраине города, на которой я подобрал его утром.

Я остановил машину и обернулся назад. Дон Хенаро открыл дверцу, выбрался наружу, а потом наклонился к неподвижно сидящему дону Хуану и поцеловал его руку. В свете, который зажёгся при открывании дверцы автомобиля, я увидел, что по лицу дона Хенаро бегут слёзы умиления.
Я был настолько ошарашен, что даже не попрощался с ним. Я не мог выдавить из себя ни слова, как будто я физически разучился говорить, - мой язык мне не повиновался.
Дон Хенаро мягко закрыл дверцу машины и пошёл вдоль пустынной ночной улицы. Я смотрел ему вслед. Он шёл какой-то не своей походкой. Он сутулился, а его ноги, казалось, подгибались в коленях при каждом шаге. Потом я заметил, что плечи его подрагивают, и мне показалось, что он рыдает. И в ту же секунду я осознал, что дон Хенаро тоже понял, что мы потеряли дона Хуана! Что он тоже не разделяет и не понимает той ерунды, которую говорил дон Хуан. Но, как безупречный воин и верный соратник дона Хуана, дон Хенаро принял свою судьбу такой, какой она оказалась.

У меня же не было вообще никакого выбора. Я очень медленно повёл машину по улице. Только сейчас до меня стал доходить подлинный размах того, что произошло.
У меня больше не оставалось никакого мира, - ни обычного, ни магического. Я не мог примкнуть к открытой линии дона Тезлкази Гуйтимео, поскольку что-то во мне не принимало всего того, что я там увидел и услышал. И даже полное приятие тех идей и концепций моим разумом не могло перевесить силу моего внутреннего неприятия.
Не мог я вернуться и в мир дона Хуана. Поскольку больше не было самого дона Хуана. Он ушёл на другую сторону. На ту сторону, которую я не мог принять внутренне, хотя – и в этом был какой-то совершенно зловещий парадокс – мой разум ведь постоянно искал и даже требовал именно этой другой стороны.
И я уже даже не знал, а существовал ли вообще тот магический мир, в котором я провёл столько лет в компании дона Хуана и его соратников, или это была только сладкая и таинственная иллюзия, безумная мечта…

Передо мной, подобно ленте кинофильма, пронеслись все эти годы. И тяжесть тоски, и горечь потери скорчили меня. А потом я ощутил сильнейшее давление внизу живота.
Я осознавал, что мне не оставлено никакого выбора. Выбирать было просто не из чего. Я решил, что отвезу дона Хуана к нему домой, попрощаюсь и уеду обратно в Лос-Анджелес. Я не представлял, что я буду делать и как стану жить. Мне хотелось только поскорее оказаться подальше от этих мест.

Давление внизу живота стало нестерпимым, я почувствовал острейший приступ тошноты и сильнее нажал на педаль газа, стараясь поскорее выехать за городскую черту.
До конца городка оставалось проехать примерно половину квартала, но я не смог больше терпеть, остановил машину, распахнул дверцу, но выйти из машины не успел, - меня стошнило.
Спазмы тошноты прокатывались по моему телу, и я только старался удерживать открытой дверцу и вытягиваться подальше, чтобы не забрызгать машину.

- Ты бы ещё насрал посреди улицы! – услышал я у себя над ухом голос дона Хуана.

Я медленно поднял взгляд. Дон Хуан стоял рядом, помогая мне удерживать раскрытой дверцу автомобиля. Он был одет в свою обычную одежду и уже без этого дурацкого головного убора из перьев. Я не заметил, ни когда он выбрался из машины, ни когда успел переодеться.
Я хотел что-нибудь сказать, но мой язык всё ещё не повиновался мне, и я лишь промычал что-то нечленораздельное.
Дон Хуан предложил мне перекатить машину немного вперёд. Я сделал это, и дон Хуан помог мне выбраться наружу.
Он усадил меня прямо на асфальт перед машиной, так, что моя спина опиралась о бампер. Дон Хуан сказал, чтобы я прижал ладони к животу в районе пупка, согнул ноги в коленях и притянул их насколько возможно к себе. Спина при этом должна была оставаться прямой.
Какое-то время я сидел в этой неудобной и напряжённой позе. А потом почувствовал, что тошнота и боль в животе исчезли. Я повернул голову к дону Хуану, чтобы сказать ему об этом. Но он, обеими руками, развернул мою голову обратно и велел смотреть вперёд.

Перед моими глазами была улица маленького городка, оканчивающаяся ночью. Там, где начиналась ночь, ощущалось какое-то движение, словно там гулял ветер. Мне на мгновение представилось, что эта улица, - только декорация. А когда мы покинем её и въедем в темноту, то там будет зима. И снег…
Вдруг вспомнилось стихотворение русского поэта. Его читала мне когда-то моя знакомая с факультета филологии, которая была без ума от русской литературы. Тогда мне тоже понравился этот стих, и я запомнил его.
Мне почему-то захотелось прочитать его дону Хуану. Я знал, что он не поймёт английского. Но всё равно сделал это.
Night, street, a lamp, a chemist’s window,
a senseless and dim light. No doubt
in a quarter century or so
there’ll be no change. There’s no way out.

You’ll die, and just the same as ever
begin the dance again. A damp
night, frozen ripples on the river,
a chemist’s shop, a street, a lamp.
(«Ночь, улица, фонарь, аптека…», - стихотворение А. Блока. – прим. переводчика)

Только когда закончил, я осознал, что снова могу говорить. Дон Хуан тронул меня за плечо и сказал, что мы должны ехать.
Он устроился на переднем сидении, и мы выехали из города.
Ехали молча. Мне стало значительно легче. Однако я боялся задавать вопросы, поскольку никак не мог понять, кто сейчас дон Хуан. Является ли он прежним доном Хуаном, или он, - новый дон Хуан, который просто переоделся в свою старую одежду? А может быть, в данный момент он представляет собой какую-то смесь обоих?
Всё это было довольно нелепо. И я молчал. Дон Хуан тоже молчал и ни разу не взглянул на меня.
Вдруг он велел остановить машину. Я не сразу понял, где мы остановились. И только когда мы выбрались наружу, я узнал тот холм перед городом, на котором мы сидели, глядя на окна. Поскольку в этот раз мы въезжали на него со стороны города, то я просто не успел сориентироваться в пространстве.

Мы сели на том же самом месте. Только светящихся окон в городе было значительно меньше. После непродолжительного молчания, дон Хуан сказал, что мне придётся потратиться на ещё один крестик. Я не понял о чём это он и повернулся к нему. Даже в темноте было видно, что он улыбается.
- Похоже, этот холм тоже претендует на то, чтобы стать твоим местом силы, - сказал дон Хуан.

С моих плеч словно убрали гранитную плиту. Это был прежний дон Хуан. И вокруг меня был прежний мир, - может быть сладкая и таинственная иллюзия, может быть только фантазия, - мне было безразлично. Это был мой мир.
Я хотел улыбнуться дону Хуану, но не смог. Мышцы моего лица были всё ещё какими-то скованными.

- Что за стих ты читал у машины? – спросил дон Хуан.
Я объяснил. И добавил, что, к сожалению, не знаю испанского перевода.
- Не важно, - сказал он. – Я понял, что ты хотел сказать.

Я возразил, что я и сам не знаю, что я хотел сказать этим стихотворением. Просто для меня в нём было сказано о мире больше, чем во всём том, что я услышал на той фиесте.
- Именно это ты и сказал! – улыбнулся дон Хуан.

- Зачем мы туда на самом деле ездили, дон Хуан? – спросил я после непродолжительного молчания.
Он покачал головой, а потом произнёс:
- Для тебя эта поездка была возможностью увидеть второй путь, уводящий от Перекрёстка Трёх Дорог. Для меня самого… впрочем, сейчас не имеет значения, чем это было для меня.
- Но ты встречался с доном Нагвалем?

Он снова покачал головой и сказал:
- Нет никакого дона Нагваля. Во всяком случае, в том смысле, как воспринял ты.

Я заявил, что я воспринял всё только так, как описали мне они с доном Хенаро. И если всё это было розыгрышем, то я бы назвал этот розыгрыш довольно жестоким, - я едва не свихнулся от событий прошедшего дня.
Дон Хуан тихо рассмеялся, словно он не хотел нарушать тишину ночи.
- Это не было обычным розыгрышем, - сказал он. – И, хотя у всего этого было какое-то подобие сценария, который, кстати, возникал прямо на ходу, но это не было и театральным представлением, рассчитанным на тебя. Мы с Хенаро не просто играли роли. Мы были этими ролями.
- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
- Я хочу сказать, что мы создали для тебя специальную реальность и сами поселились в ней, понимаешь? Мы не играли, мы, - были.
- Ты хочешь сказать, что когда вы вернулись, вы на самом деле были двумя… идиотами? – изумился я. – А потом, в машине, ты совершенно искренне говорил всю эту чепуху? А дон Хенаро на самом деле плакал, когда прощался с тобой?
- Ну, о чём плакал Хенаро, ты лучше спроси у него самого, - усмехнулся дон Хуан. – Я же только могу повторить тебе то, что уже сказал: мы не играли, мы, – были.
- Но хотя бы какой-то контроль или что-то похожее у вас оставалось? – не мог понять я. – Иначе, как ты вернулся к себе настоящему?
- Настоящему? – покосился на меня дон Хуан и опять тихо рассмеялся.

Успокоившись, он сказал:
- Разумеется, оставался некий контроль. Иначе это была бы НЕ контролируемая глупость.

Он улыбнулся и продолжил:
- Но это не тот контроль, который имеешь в виду ты. Когда-нибудь ты сам узнаешь то, о чём я говорю.
- Но к чему был весь этот спектакль? – спросил я.
- Я тебе уже ответил, что это была возможность для тебя увидеть второй путь.
- Но не проще ли было вручить мне ту листовку и сказать, что мне стоит побывать на этой фиесте? Я ведь мог и один туда съездить, чтобы всё увидеть.
- Да, это было бы проще, - согласился дон Хуан. – Но в таком случае ты ничего бы не узнал. Нужно было не просто показать тебе второй путь со стороны. Нужно было явственно указать тебе на этот путь в тебе самом.

Дон Хуан легонько постучал кулаком в мою грудь
- Вот здесь…

Теперь я понял, что он хотел сказать. Размах их предприятия поразил меня. Я вспомнил дона Висенте и Сильвио Мануэля…
- Но неужели не было другого, более простого способа сделать это? – спросил я.
- Я не знаю, - пожал плечами дон Хуан. – Возможно ты сам, если тебе когда-нибудь понадобится проделать нечто подобное для кого-то другого, найдёшь что-то более изысканное. Но мы с Хенаро простые индейцы…

Тут у меня возникло одно сомнение. Я спросил:
- Получается, дон Хуан, что все собравшиеся там люди побывали у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Ничего такого не получается! - возразил он.
- Но чтобы избрать этот второй путь, разве им не нужно было оказаться у перекрёстка?
- Нет, - ответил дон Хуан. – Это всё слова. Они опять загнали тебя в ловушку.
- Но ведь ты сам утверждал, что так гласит Правило!
- Ничего такого я не утверждал.
- Но как же нет, когда, – да! – его упрямство начало меня раздражать, и я стал подниматься, чтобы сходить в машину за своим блокнотом и процитировать ему его собственные слова.
- Сядь! – удержал он меня. – То, что я тогда говорил, касалось тебя, а стало быть, и тех, кто побывал на перекрёстке. Но я ведь не говорил, что они создают эти три дороги, ведущие от него. Я сказал, что они выбирают. А значит, дороги эти уже существуют, вне зависимости от того, был ты на перекрёстке или нет.
- И что? – я не мог понять, к чему он клонит.
- Похоже, ты действительно слегка в уме повредился, - вздохнул дон Хуан. – Это ведь элементарно! Ну, подумай сам, если эти дороги уже существуют, то…

Я не понимал, чего он ждёт от меня. Передо мной быстро промелькнула картинка: фонарь у перекрёстка трёх пыльных, пустых дорог. Она мне не говорила ровным счётом ничего.
- То это значит, что по ним уже снуют туда-сюда толпы народа! – нетерпеливо воскликнул дон Хуан.
- Почему? – спросил я.

Дон Хуан одной рукой ухватил меня за голову и развернул её по направлению к городу, а другую руку вытянул в том же направлении.
- Погляди! Что, все эти люди тоже выбрали свой путь лишь после того, как побывали у перекрёстка?

Только тут до меня дошло, о чём он.
- Так значит, никто из присутствовавших на фиесте не был у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Но я ведь не могу знать за всех! – воскликнул дон Хуан. – Я только объясняю тебе, что выбрать один из путей можно не только на перекрёстке, но и вне него. И делается это как раз для того, чтобы избежать попадания на перекрёсток!

Он пристально посмотрел на меня и сказал:
- Люди прилагают все возможные усилия, выбирают какую угодно дорогу, лишь бы не оказаться у Пустого Тройника. Для человеческих существ нет ничего ужаснее, чем реальность такая, как она есть. И где-то глубоко внутри они ощущают, и не без основания, что оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог, значило бы для них, - поставить под угрозу своё ясное, объяснимое и целенаправленное существование, понимаешь?

Я понимал.
- Когда же какой-либо путь выбирает маг, который оказался у Перекрёстка Трёх Дорог, то его дорога оказывается несколько иной, чем дорога обычного человека. Так случается потому, что маг, в отличие от нормального человека, не просто ощущает или подозревает, - он видел, он был на этом перекрёстке. Поэтому он знает, от чего укрывается. И поэтому я говорил тогда, что, даже выбирая первую дорогу, маг не станет обычным человеком в полном смысле этого слова. И всегда будет отличаться от окружающих его людей. Нет возможности полностью обмануть себя…
- Скажи, дон Хуан, а как насчёт самого дона Тезлкази Гуйтимео? Он был на перекрёстке?
- Понятия не имею, - пожал плечами дон Хуан. – Я не знаком с ним и никогда не видел его.
- Так вы с доном Хенаро не ходили к нему в шатёр? – удивился я.
- Мы-то ходили, - вздохнул дон Хуан. – Но у самого входа вдруг выяснилось, что ни у меня, ни у Хенаро нет лишней сотни долларов.
Чувствовалось, что он едва сдерживает смех.
- Но что бы ты делал, если бы я согласился тогда пойти с тобой к дону Нагвалю? – спросил я.
- Можешь быть уверенным, что я отвёл бы тебя к нему, - улыбнулся дон Хуан.
У меня не возникло сомнений по поводу этого его утверждения.
- А дон Тезлкази Гуйтимео действительно нагваль? – спросил я.

Я спрашивал, поскольку нагвалем его называли все вокруг, а не только дон Хуан и дон Хенаро. Значит, это не могло быть просто частью их спектакля или как бы там ни называть то, что они со мной проделали.
- Я не знаю, - ответил дон Хуан. – Я ведь уже сказал тебе, что я даже ни разу не видел его.
- Ну, а если исходить из того, что ты слышал о нём, ты не мог бы определить это? – не унимался я.
- Перестань молоть ерунду! – посоветовал дон Хуан. – Из того, что мне о нём известно с чужих слов, я могу только предположить, что он, – хороший человек и неплохой целитель. Однако его, так называемая духовная деятельность, меня не впечатляет. Но кто я такой, чтобы делать выводы? Может быть, это просто его контролируемая глупость…

Дон Хуан улыбнулся, но я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. У меня возникло ощущение, что он знает больше, чем сказал мне. Я поделился с ним своими подозрениями.
Он согласился, что моё ощущение верное. И сказал, что не хочет углубляться в эту тему потому, что не собирается идти на поводу моей склонности осуждать других.
- Но я никого не осуждаю! – искренне возразил я. – Я только хочу разобраться!
- Наверное, слово осуждать, - не совсем точное, - сказал он. – Но как бы там ни было, ты можешь спрашивать о ком угодно, но о Тезлкази Гуйтимео мы не будем говорить.
- Он какой-то особенный? – попытался я зайти с другой стороны.
- Нет, - ответил Дон Хуан. – Просто разговор о нём только отвлечёт нас в ненужные подробности, которые ничего тебе не дадут. Оставим это.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. И тогда я вспомнил того человека, который увлёк меня своим научным подходом. У меня снова возникло побуждение сходить за своим блокнотом, чтобы зачитать дону Хуану то, что я записал со слов того человека. Но потом я понял, что сейчас в этом цитировании нет никакой нужды, и просто пересказал своими словами то, что тогда говорилось.
Закончив пересказ, я сказал дону Хуану, что точка зрения того человека на магию была чем-то мне симпатична, хотя я и не мог полностью принять её.
- И чего ты хочешь от меня? – спросил дон Хуан.
- Я хочу, чтобы ты прокомментировал то, что я рассказал. Ведь у тебя гораздо больше непосредственного магического опыта, чем у меня.
- Непосредственного магического опыта… - повторил дон Хуан и, улыбнувшись, передёрнул плечами, словно у него между лопаток протащили сосульку. – Из того, что я услышал, я могу только сделать вывод о том, что этот твой человек научился прикладывать все свои силы на то, чтобы избежать даже возможности оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог. Я думаю, что, установив интуицию на место безмолвного знания, он так и останется удовлетворённым до конца своих дней.
- Но это мне почти ничего не говорит, дон Хуан! – запротестовал я, опасаясь, что это и весь его комментарий. – Не мог бы ты подробнее объяснить, в чём он не прав?
- Не прав? – переспросил дон Хуан. – Так ведь он прав! Он делает лучшее, на что способен. Но если мы говорим о магии, то он занимается тем, от чего я предостерегал когда-то тебя самого.

Я попросил, чтобы он напомнил. Дон Хуан развёл руки в стороны, словно хотел обнять окружающее пространство, и повторил то, что я действительно уже слышал от него, но о чём постоянно умудрялся забывать:
- Сама вечность окружает нас каждое мгновение. И превращать это величие в разумность, заниматься тем, чтобы уменьшать всё до уровня управляемой чепухи, не только глупо, но и крайне вредно…

Он замолчал на миг и потом добавил:
- Тот человек не знает смирения воина. Ему известно лишь смирение нищего. И потому он склоняет голову перед разумом…

Я понял всё, что он сказал. Но одно возражение всё-таки вырвалось у меня.
- Но, дон Хуан, а ты сам, говоря так о том человеке, разве не осуждаешь его? – не без некоторого внутреннего удовлетворения, спросил я.
- Нет, - спокойно возразил он. – Я давно уже научился предоставлять людей самим себе. Поэтому у меня нет по отношению к ним никакого осуждения. Говоря так, как я говорил, я только констатировал факт. И сделал это по твоей просьбе. Можешь быть уверенным, что, например, с Хенаро мы никогда не обсуждаем ничего подобного.

Он улыбнулся. А я снова почувствовал себя в дураках. Как и обычно, дон Хуан выставил всё в таком свете, что все концы указывали на меня.
- А каков же третий путь, дон Хуан? – спросил я, чтобы сменить тему.
- О нём мы пока не можем говорить, - ответил он. – Мы поговорим о нём тогда, когда ты столкнёшься с ним столь же недвусмысленно, как сегодня столкнулся со вторым. Слова вне игры, - заключил он с улыбкой.
- Но когда же я столкнусь с ним, дон Хуан?
- Этого я не знаю. Может быть очень скоро. А может быть и никогда. Всё в руках тех сил, которые правят нашей судьбой…

Его замечание об управляющих нами силах, не показалось мне уместным. Я нахмурился.
Дон Хуан поднялся на ноги. Я воспринял это, как знак, что нам пора ехать, и тоже встал. Дон Хуан потянулся всем телом и предложил мне сделать то же самое. Я потягивался лицом к городу. И просто всем телом почувствовал, как от меня отлетает что-то липкое и тягучее.
Мы направились к машине.
Когда я включил двигатель и зажёг фары, то вдруг вспомнил о доне Хенаро.
- Дон Хуан, а что делает в этом городке дон Хенаро? – спросил я.
- Как это, – что? – удивился дон Хуан. – Ведь Хенаро сразу тебе объяснил, - он там прячется…

...

Глава пятая
… чай при свечах …

Когда мы подъехали к дому дона Хуана, зеленоватое сияние утра уже набирало силу. Мне совсем не хотелось спать, но дон Хуан настоял, что сейчас это необходимо. Я подчинился нехотя, поскольку предполагал, что уснуть мне всё равно не удастся, и я только стану ворочаться с боку на бок, пытаясь утихомирить возбудившиеся мысли.
Но прав оказался дон Хуан. Едва моё тело приняло горизонтальное положение, я почти тотчас уснул. Я проспал весь день, и проспал бы, наверное, и всю следующую ночь. Но около семи вечера дон Хуан растолкал меня. Он сказал, что мне не следует спать на закате.
- Почему? – вяло поинтересовался я.
- В лучшем случае, ты заработаешь головную боль, - ответил дон Хуан и вышел.

Я поднялся, умылся и пошёл искать дона Хуана. Он был на кухне в задней части дома. На очаге начинал посвистывать чайник, а дон Хуан что-то раскладывал на деревянной доске, которую он обычно использовал как для резки продуктов, так и в качестве подноса. Он велел мне отправляться на веранду, поскольку ужинать мы будем там.
Я спросил, не нужна ли ему помощь, и он вручил мне свой импровизированный поднос. Я ушёл.
На подносе были тортильи, свёрнутые в трубочки, но без начинки. Рядом лежало тонко нарезанное вяленое мясо. В глубокой тарелке был мелко порезанный лук, смешанный со сметаной. В небольшой чашке лежал кусковой сахар коричневого цвета.

Я поставил поднос на веранду и опустился рядом с ним. Пришёл дон Хуан и поставил на пол большой фарфоровый чайник и чашки. Он снова куда-то ушёл и вернулся с куском белой льняной ткани, которую он расстелил, будто скатерть, на полу веранды. Переместив на скатерть всё, что мы принесли, он жестом пригласил меня к этому импровизированному столу.
Дон Хуан разлил по чашкам чай. Это был чёрный чай, аромат которого в этот момент был мне весьма приятен. Дон Хуан сказал, что лук со сметаной следует пытаться, с помощью ложечки, запихивать в тортильи. А можно попросту обмакивать тортильи в тарелку.
- Сегодня у нас праздник! – заключил он, указывая обеими руками на наш стол. – И сегодня мы можем даже поговорить во время нашего ужина…

Я не понял, почему он назвал наш ужин праздничным. Должно быть из-за наличия скатерти. Впрочем, подбор продуктов тоже не был совершенно обычным. Хотя шикарным наш стол, разумеется, назвать нельзя было, но было своеобразно вкусно.
Я весь ушёл во вкусовые ощущения, которые возникали во время пережёвывания кукурузной тортильи с вяленым мясом и луком в сметане, да ещё запиваемой чёрным чаем с кусковым сахаром, что совсем забыл про замечание дона Хуана о том, что мы можем разговаривать.
- Ей-богу, ты странный парень! – услышал я его голос. – Мне иногда кажется, что ты всё делаешь наперекор.

Тут только я осознал, что сам он ещё ничего не съел и только смотрел, как я увлечённо поглощаю пищу.
Я смущённо извинился, объяснив свою рассеянность тем, что я, видимо, ещё не полностью проснулся, но уже слишком голоден.
- О чём мы будем говорить, дон Хуан? – спросил я.
- Так это ты мне должен сказать! – усмехнулся он.

И увидев, что я отложил свою пищу, он добавил:
- Ешь, ешь, не стесняйся! Я просто дразню тебя.

Он тоже приступил к еде. Я сказал, что это, должно быть, очень странно, но сейчас я действительно не знаю, о чём мне хотелось бы поговорить. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что это на самом деле весьма странно.
- Однако лучше бы ты преодолел эту свою странность, - добавил он. – Поскольку если у тебя остались какие-то вопросы, то лучше задать их сейчас. Другого случая, в этот раз, уже не представится, - завтра тебе предстоит отправиться домой…

Я запротестовал, что у меня есть ещё в запасе около недели, и что мне совсем не хочется уезжать в Лос-Анджелес. Но дон Хуан только покачал головой. Я знал, что мои возражения бесполезны, и мне придётся подчиниться.
Я принялся лихорадочно перебирать в уме прошедшие события, чтобы выловить какие-нибудь вопросы. Но вероятно я действительно ещё не совсем проснулся, - вопросов не возникало. Кроме одного.
Я исподлобья взглянул на дона Хуана, не решаясь задать этот вопрос. Он перехватил мой взгляд и от смеха повалился на спину. Успокоившись, он сказал, что, судя по выражению моего лица, у меня есть какой-то особенно дурацкий вопрос. Я не выдержал и тоже рассмеялся. А потом признался:
- Он на самом деле дурацкий, дон Хуан. Но других пока нет на очереди, как ни странно.
- Ладно, давай свой вопрос, - с обречённым выражением лица предложил он.
- Я всё равно не могу понять, что дон Хенаро делает в том городке! – выпалил я. – Зачем он там прячется?

Я ожидал нового припадка смеха, но дон Хуан, к моему удивление, воспринял мой вопрос спокойно и даже, как мне показалось, серьёзно.
Он отложил в сторону свою еду и пристально посмотрел на меня.
- Что ж, - проговорил он после какого-то раздумья. – Это неплохое начало для беседы…

Я всё ещё ожидал, когда же он рассмеётся. Но он оставался серьёзным.
- Должен тебе признаться, что здесь я знаю не более твоего, - заявил он. – Поэтому мне остаётся только подтвердить то, что сказал сам Хенаро, - он там прячется.
- Но что это значит? – воскликнул я. – Какая цель всего этого?
- Об этом лучше расспросить его самого. Только я сомневаюсь, что он станет объяснять.
- Но ты разве не знаешь?
- Чёрт возьми, конечно, нет! – воскликнул дон Хуан. – Я ведь тебе уже сказал, что я по этому вопросу нахожусь в таком же неведении, как и ты.

Меня охватило смятение. Было непохоже, что дон Хуан шутит или снова разыгрывает меня. Но если он действительно не знал, что в том городке делает дон Хенаро, то это было для меня чем-то необъяснимым. Я почему-то не мог себе представить, что он не в курсе дел дона Хенаро. Поскольку при таком положении вещей всё становилось каким-то зыбким и невнятным.
Я был уверен, что дон Хуан отдаёт себе полный отчёт в том, что происходит в его мире, и чем занимаются члены его команды. Я не мог знать наверняка, но я подозревал, что всё, что произошло за эти пару дней, было каким-то образом устроено не без вмешательства самого дона Хуана. То есть я полагал, что дон Хенаро оказался в том городке не зря и, разумеется, с ведома дона Хуана. А иначе, как вообще всё могло складываться именно так, как оно сложилось?
Дон Хуан молча наблюдал за моими умственными усилиями. Наконец он не выдержал и улыбнулся. А потом спросил:
- Ты, должно быть, полагаешь, что я являюсь кем-то типа дирижёра?
- Именно так! – подтвердил я.
- Но ведь и дирижёр не знает, с кем, в свободное от репетиций время, спит его первая скрипка, не так ли?

Он, прищурившись, лукаво посмотрел на меня.
Я попытался объяснить, как я всё это себе представляю, но он перебил меня.
- Я тебя не дурачу и не разыгрываю! – твёрдо сказал он. – Я на самом деле не знаю, что там делает Хенаро. Твоя ошибка в том, что ты воспринимаешь отряд магов, партию нагваля, как доски в заборе, - все одинаковые и различаются только в силу занимаемой должности.

Я возразил, что это не так. И что я прекрасно понимаю, что все они разные.
- Нет, ты не понимаешь! – заявил дон Хуан. – Ты не понимаешь, - насколько разные. Потому что самому тебе ещё никогда не удавалось достичь своей собственной разности.
- Разности от кого? Или от чего? – удивлённо спросил я.
- Разности вообще, - сказал он.

Я не понял ничего. Дон Хуан скорчил какую-то гримасу, в которой были смесь бессилия и неудовольствия, а потом улыбнулся. Он сказал, что нам следует попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.
- Опиши мне, как ты представляешь себе отряд магов, - попросил он.

Вообще-то у меня не было совершенно ясного представления об этом. Но я начал рассказывать, надеясь, что по ходу смогу объяснить что-то и себе самому.
Я сказал, что, в моём представлении, все они являются действительно разными, как и отметил сам дон Хуан. Каждый из членов его отряда занимается той сферой магической и обычной жизни, к которой у него есть предрасположенность и талант. Но все их индивидуальные усилия направлены на решение некой общей задачи, на достижение одной цели.
Я никогда не был этому прямым свидетелем, но я был уверен, что они что-то практикуют совместно, неустанно тренируясь и выполняя какие-то упражнения, которые помогают им подготовиться к тому решительному последнему шагу, который сам дон Хуан называл сгоранием в огне изнутри.
Поскольку, согласно Правилу, одним из условий достижения ими свободы является обязанность оставить после себя преемников, то работа со мной в качестве будущего нагваля, требует от них, безусловно, приложения общих усилий. Я напомнил, что дон Хуан сам ведь свёл меня со всеми мужчинами и женщинами своего отряда, которые давали мне какие-то необходимые уроки.

После этого я отметил, что из всех воинов больше всего внимания мне уделяет дон Хенаро, и высказал предположение, что это так потому, что он является, как утверждал сам дон Хуан, моим бенефактором. Поэтому я даже представить себе не мог, что дон Хенаро находился в том городке просто так, от нечего делать, случайно. Я заявил, что в моём понимании, он действовал в согласии с каким-то планом, начертанным самим Правилом. А значит, дон Хуан никак не мог не быть в курсе всего, что происходит.

Дон Хуан внимательно выслушал мои объяснения, а потом сказал, что, как он и предполагал, воины магического отряда, в моём представлении, являются чем-то вроде досок забора, раскрашенных, для пущей важности, в различные цвета.
Я упорно не понимал этой его аналогии и потребовал объяснений.
- Всё, что ты рассказал, могло бы обстоять именно так в том случае, если бы воины магического отряда были личностями. Но все они уже прошли некий порог, после которого личность мага становится чем-то абстрактным. И все те замечательные вещи, о которых ты рассказал, - цели, смыслы, практики и упражнения, - не имеют для мага никакой ценности.
- Но тогда, – что? – в изумлении воскликнул я и добавил: - Что является ценностью?

Дон Хуан взглянул на меня с выражением бессилия на лице и, разведя руки в беспомощном жесте, сказал:
- Я не знаю.

Я был ошарашен. А дон Хуан, как ни в чём ни бывало, начал говорить.
- Я на самом деле не имею понятия о том, что Хенаро делает в том городе. Хенаро для меня такое же таинственное существо, как и Висенте. Как Сильвио Мануэль. Как ты. Как…

Он выдержал паузу и, улыбнувшись, закончил:
- И как сам я.

Я молчал, пытаясь привести в порядок свои мысли. Они водили какой-то беспомощный хоровод вокруг того, что сказал дон Хуан. А я пытался выдернуть хотя бы одну из них из этого круга, чтобы начать очередную цепочку вопросов. Но мне это не удавалось.
Дон Хуан пришёл мне на помощь.
- Твоя трудность заключается в том, что ты всё ещё относишься к Правилу, как к карте. А из этого следует твоя убежденность в том, что всё, что мы с тобой проделываем, является частью какого-то большого плана, который реализуется в соответствии с определённым сценарием. И сценарий этот, по твоему убеждению, пишу я сам. Ну, или иногда я делаю это на пару с Хенаро.

Дон Хуан улыбнулся и пристально посмотрел на меня.
- Но тогда что же происходит на самом деле? – обескуражено спросил я.
- К твоему великому сожалению, даже я вряд ли смогу объяснить, что же происходит на самом деле, - усмехнулся дон Хуан. – Попробуй взглянуть на происходящее под другим углом, может быть это тебе поможет.

Я не представлял, что именно он предлагает мне сделать.
- Попробуй допустить, что нет никакого заранее расписанного сценария, - сказал дон Хуан. – И наша встреча с Хенаро в том городке была просто случайной. Разумеется, тут следует уточнить, что случайностью она была лишь для тебя, но не для меня.
- Ага! – оживился я. – Значит, ты всё-таки знал, что Хенаро находится там?
- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и хлопнул себя по ляжкам. – Да ничего я не знал!
- Тогда почему это не было для тебя случайностью?
- Потому что для меня вообще нет больше случайностей! - заявил он.
- Но разве это не говорит о наличии какого-то плана, сценария, если нет случайностей, дон Хуан? – спросил я.

Он потёр виски, как будто мои вопросы вызывали у него головную боль. Какое-то время он молчал. Потом сказал.
- Ты загнал меня в тупик. Я не могу ответить ни да, ни нет. Скажем так. Сила сама располагает вещи тем или иным образом. В данном случае всё случилось так, что мы приехали на базар в тот момент, когда в том городе оказался Хенаро. Я не знаю, для чего он туда приехал. Скорее всего, он на самом деле прячется там, как он и сказал. Но я понятия не имею, что именно он подразумевает под всем этим. Это его жизнь и его поступки…

Дон Хуан сделал паузу, словно в расчёте на то, чтобы я осознал то, что он только что сказал о доне Хенаро. Потом он продолжил:
- После того, как мы встретились, сила расположила всё так, чтобы случился наш поход в мастерскую за крестиком. Тогда я не знал, но впоследствии понял, для чего это было нужно. Все эти поиски креста заточили твоё восприятие.
- Что значит, заточили моё восприятие? – перебил я. – Как именно заточили?
- Как ты затачиваешь свой карандаш! – засмеялся дон Хуан и сказал, что в данный момент не стоит отвлекаться на объяснение этого.

Я был разочарован, но настаивать не посмел.
- После этого случилось так, что мы устроились на обед в том кафе. Мы беззаботно веселились, а потом случилось так, что Хенаро принёс ту листовку. И это был знак. Я знал это, поскольку с момента нашей встречи было ясно, что именно Хенаро будет тем, кто в этот день явит что-то важное для тебя.
- Откуда это было ясно? – спросил я.
- Вспомни, что именно ты был тем, кто увидел в том городке Хенаро. Уверяю тебя, я бы так и прошёл мимо. Ведь у него была какая-то своя задача в том городе. И найти его, раз уж прятался, можно было только в случае крайней значимости. Но ты сделал это. Ты его нашёл. А я бы не смог его найти. Понимаю, тебе трудно в такое поверить, но это так.

Дон Хуан улыбнулся и подмигнул мне. А потом добавил, что, несмотря на то, что он, по отношению к событиям того дня употребляет слово - случились, все они не являются случайностями.
На каком-то уровне я начинал понимать, о чём он говорит. Однако мысли мои по-прежнему вертелись хороводом.
- Когда я осознал этот знак, то сразу же прикоснулся и к тому абстрактному плану силы, который она имела в отношении тебя. А потому я, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. А вскоре и Хенаро осознал этот план и, вдвоём, мы создали для тебя специальную реальность, в которой могло случиться то проявление силы, которое было явлено тебе.
- Ты говоришь про твой рассказ о скрытых магических линиях и об открытой линии? И о вашем с доном Хенаро маскараде? – нахмурился я.
- Это не было маскарадом! – возразил дон Хуан. – Я ведь уже говорил тебе. Мы создали специальную реальность, в которой существуют скрытые магические линии, существует открытая линия, и существует дон Нагваль, который эту линию возглавляет. И мы сами с Хенаро тоже были там.
- Но реально этого всего не существует? – уточнил я.
- Конечно, существует! – возразил дон Хуан. – Ведь я же тебе говорю, что мы создали специальную реальность…
- Это я понял, - перебил его я несколько раздражённо. – Но как обстоят дела в действительности? На самом деле ведь этого всего нет?

Дон Хуан посмотрел на меня, как мне показалось, озабоченно. Он сказал, что если под действительностью я имею в виду то, что происходило на той фиесте, то, в таком случае, дон Тезлкази Гуйтимео, скорее всего, не принимал в своём шатре никаких нагвалей скрытых магических линий.
- Но мы ведь говорили о реальности, а не о действительности, - заключил он.
- Для меня действительность и реальность являются синонимами, - заявил я.
- А для меня… нет!

Дон Хуан хихикнул, словно ребёнок и выжидающе уставился на меня. Во мне росло какое-то раздражение. Я не мог понять, куда он клонит. И требовательным тоном я сказал, что хочу выяснить, что происходило на самом деле.
- Мне кажется, сначала неплохо было бы выяснить, что же оно такое это твоё на самом деле, - беззаботно ответил он.

У меня возникло желание его стукнуть. Он явно надо мной потешался. Уж в чём-чём, а в вопросах реальности не могло быть никаких двух мнений. Говоря реальность или действительность, я подразумевал то, что происходит в объективном физическом мире. В том мире, где проходила фиеста, и где находился реальный дон Тезлкази Гуйтимео, а не вымышленный ими дон Нагваль.
Я полагал, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю, и только нарочно морочит мне голову какой-то специальной реальностью.
- Ты думаешь, что та специальная реальность, о которой я говорю, является только вымыслом? – спросил дон Хуан, пристально разглядывая меня.

Я замешкался с ответом, не зная, что сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо.
- Да, ты так и думаешь, - заявил дон Хуан, словно разглядел это во мне. – Я тебя не виню. Тот факт, что действительность не является реальностью, но реальность является действительностью, - самый замысловатый энергетический факт во всей этой магии. И его бесполезно даже пытаться понять или объяснить.

Я нервно заявил, что для меня тут нет никакой замысловатости. И что его утверждения о специальной реальности я не могу рассматривать никак иначе, чем как то, что они просто выдумали её и разыграли со мной спектакль, у которого не было в реальности никакого основания. А были ли они сами полностью в этом спектакле или только играли свои роли, - другой вопрос. Но этот вопрос не имеет отношения к тому, что хотел выяснить я.
Я был раздражён. И едва сдерживал себя.
- Что ж, на сегодняшний момент у тебя нет никакой возможности воспринимать это иначе. Поэтому на том и сойдёмся, - предложил дон Хуан.

Он поднял свою чашку и сделал жест, как будто это был бокал с вином, и он предлагает мне чокнуться.
Моё раздражение тотчас улеглось. Я поднял свою чашку в таком же жесте и виновато улыбнулся. Мы отпили каждый из своей чашки.
- Сейчас, сам не осознавая, что ты делаешь это, ты определил то направление, в котором теперь пойдут твои поиски, - сказал дон Хуан, когда поставил свою чашку. – И если ты когда-нибудь напишешь свою очередную книгу, то речь в ней будет идти о реальности и действительности. Могу тебя заверить заранее, что тебе не удастся даже приблизительно определить природу реальности в своей книге. Но ты ведь всё равно будешь пытаться это сделать, правда?

Дон Хуан улыбнулся мне и сказал, что он пойдёт принести лампу, а я должен подготовить какой-нибудь совсем другой вопрос, поскольку о реальности мы сегодня больше говорить не будем.

Он поднялся на ноги и ушёл в дом. Я остался сидеть, пытаясь найти вопрос, который бы меня беспокоил больше, чем только что услышанное.
Однако такой вопрос было непросто найти. То, что сказал дон Хуан, раздражало и одновременно волновало меня. Но, как уже не раз случалось, я заставил себя прекратить думать в том направлении, по опыту зная, что когда-нибудь позднее мы ещё вернёмся к этому вопросу.
Когда на пороге хижины появился дон Хуан, неся в руках две зажженные лампы, я уже знал, о чём хочу спросить его.
Дон Хуан поставил лампы по обе стороны нашей скатерти, и только тут я обнаружил, что это вовсе не обычные его керосиновые лампы, а два подсвечника изумительной работы, в каждом из которых горела свеча.
Подсвечники были изготовлены из ажурного металла. Я подумал, что это должно быть чугунное литьё. Между массивной ножкой и чашечкой, в которой крепилась свеча, была вставка из камня. И каждый из подсвечников имел отражатель, который был покрыт белой эмалью. Отражатель был сделан в форме вогнутого овала и, по всей видимости, выполнял ещё и функцию защиты пламени свечи от ветра.
- Сегодня у нас праздничный ужин, поэтому полагается сидеть при свечах, - весело сказал дон Хуан, перехватив мой восхищённый взгляд. – А, кроме того, что-то в этих свечах есть такого, что отпугивает насекомых. Ты сам увидишь, - ни одно насекомое не появится здесь, пока будут гореть эти свечи.
- Где ты взял это чудо? – спросил я.

Я говорил совершенно искренне. Вид этих подсвечников вызвал внутри меня то же самое чувство неопределенного давления в груди, которое возникало, когда я любовался произведениями искусства.
- Это одна из работ нагваля Элиаса, - ответил дон Хуан и сделал жест, словно хотел дотронуться до пламени свечи. – Мне они достались в наследство. Как символ невыразимого восхищения нагваля Элиаса перед таким загадочным явлением, как пламя обыкновенной свечи. Думаю, твои физики-химики не одну голову сломали, пытаясь объяснить, что оно такое…

Он засмеялся, а потом сказал:
- Нет, нет! В действительности их купила на блошином рынке в Мехико одна из женщин моей команды. И преподнесла мне ко дню рождения.

Он снова рассмеялся и предложил мне задать свой вопрос. Если я, конечно, таковым обзавёлся, пока сидел в пугающей темноте бесконечного космоса.
Я улыбнулся. И сказал, что это не какой-то один конкретный вопрос. Я просто хотел бы, чтобы он объяснил мне одно противоречие.
Я сказал, что, как мне кажется, понял всё, что произошло со мной на фиесте, и понял его объяснения, касающиеся второго пути. Но тот человек, который захватил меня своим научным подходом, оставался не вполне понятен мне. Точнее, мне было непонятно, что он делает на этом втором пути. Ведь по утверждениям дона Хуана, второй путь ведёт к истощению разума или даже безумию. Однако, слушая того человека, я никак не мог бы назвать его безумцем. Даже наоборот.
- Ты упустил из виду, что моя краткая характеристика второго пути была из двух частей, - усмехнулся дон Хуан. – Если быть строгим в определениях, то я говорил, что второй путь ведёт к одержимости и истощению разума. Человек, о котором ты так беспокоишься, одержим… разумом.

Дон Хуан сделал паузу и посмотрел на меня. В свете свечей глаза его сверкали.
- Любая одержимость является ключиком, которым отпирается выход на эту дорогу, – продолжил он. – Вполне возможно, что со временем этот человек истощит и свой разум. Говоря так, я не хочу сказать, что этот человек станет безумцем, - это ему ни в коем случае не грозит. Я имею в виду, что его разум потеряет последний шанс стать когда-нибудь более абстрактным. Надеюсь, ты уже понимаешь, что, говоря, - абстрактным, я не имею в виду способность понимать математические абстракции.

Он снова посмотрел на меня, потом улыбнулся и закончил.
- Но пока что движущей силой того человека является желание всё объяснить и открыть некие волшебные технологии, при помощи которых он надеется описать формулами невыразимость и таинственность этого мира. Это приносит ему успокоение и, одновременно, возбуждает его. Наделяет его существование в этом мире определённым смыслом. Скажем так. Без этой игры, в которую тот человек играет со своим разумом, у него ничего нет. Поэтому он одержим разумом, и склоняет голову перед ним. А куда ведёт такая одержимость, - тебе уже известно.

Дон Хуан выпрямился и строго посмотрел на меня.
- Берегись! – предупредил он. – На эту дорогу ведёт всякая одержимость. Даже одержимость…

Он замолчал и кивком головы как будто приглашал меня продолжить. Догадавшись, что у меня нет вариантов, он закончил сам:
- Даже одержимость безмолвным знанием!

Он расхохотался, глядя на моё удивлённое лицо. Я на самом деле не ждал такой концовки. И она едва не увела меня в сторону от того, что я намеревался выяснить, поскольку подталкивала начать расспрашивать дона Хуана о том, что он имеет в виду, говоря про одержимость безмолвным знанием.
Однако я сдержал своё любопытство по этому вопросу, а может быть мой интерес к тому учёному оказался сильнее.
- Но, дон Хуан, тот человек говорил очень правильные вещи! - заявил я. – Его слова, которые я пересказал, были только частью всего того, что он говорил. Жаль, что ты не слышал его. Я, вероятно, не очень хорошо передаю смысл его речи. На самом деле он, на мой взгляд, всё понимает правильно.
- Понимает или знает? – перебил меня дон Хуан.
- Что ты имеешь в виду? – не понял я.
- Знание и понимание, - две большие разницы. Мне казалось, что на сегодняшний день у тебя уже не должно было остаться никаких сомнений по этому поводу, - улыбнулся дон Хуан.
- Но я ведь не могу наверняка знать, понимает тот человек или знает, - возразил я.
- Конечно, можешь! – заявил он.
- Дон Хуан, дон Хуан… - в отчаянии взмахнув руками, воскликнул я. Он постоянно, как мне казалось, уходил от моих прямых вопросов, перебрасывая разговор в другие, желательные ему самому, направления.
Он рассмеялся, передразнив мой жест отчаяния. А потом сказал:
- Тебе кажется, что я всё время ухожу от вопросов, не так ли?
Я утвердительно кивнул.
- Это не так, - покачал он головой. – На самом деле это ты задаёшь не те вопросы.
- Тогда какие же вопросы были бы, - те? – спросил я.
- Я не знаю, - снова покачал он головой. – Это ведь должны быть твои вопросы. Но чтобы наш праздничный ужин окончательно не превратился в учёные посиделки в кафе твоего университета, я попробую ответить, несмотря на то, что не получил должного вопроса. Как ты на это смотришь?
И, не дожидаясь моего согласия, он продолжал:
- Как тебе уже должно быть известно, у нашего разума нет конкурентов. Конечно, в некоторых случаях таким конкурентом могут выступать чувства. Но они, - слабый противник. И, в конце концов, в девяносто девяти случаях из ста, разум, рано или поздно, берёт верх.
- А любовь? – возразил я. – Как же любовь, дон Хуан? Ведь говорят же, что любовь, - неразумна.
- Конечно, любовь неразумна, - согласился он. – Но любовь, - тоже чувство. Так что и она, в подавляющем большинстве случаев, склоняет голову перед разумом. К тому же, разум уже смог и её объяснить. Как насчёт всяких химических реакций?
Он улыбнулся и продолжил:
- Такое положение, в сегодняшней модальности времени, возводит влияние и власть разума на уровень почти абсолютный. Единственным реальным конкурентом разуму является дух. Но от этого конкурента разум тоже научился избавляться, применяя первую свою уловку, - игнорирование.

Дон Хуан замолчал и выжидающе посмотрел на меня. Я понял, что он ждёт от меня какого-то вопроса. Но я не знал, о чём спросить.
- Тебя разве не заинтересовало то, что разум, как и дух, пользуется уловками? – хитро прищурившись, спросил, наконец, дон Хуан.

Я ответил, что не обратил особого внимания на его слова об уловке разума, приняв их за некую фигуру речи.
Он рассмеялся, а потом сказал, что это тоже одна из уловок разума, - уводить внимание в сторону от важных моментов, оправдывая это какими-нибудь банальностями.
- Уловка, - сущность магии, - пояснил он. А наш разум, - величайший маг и кудесник. Поэтому он тоже, подобно духу, пользуется уловками.

Для меня это прозвучало полной неожиданностью. И мне хотелось сделать паузу, чтобы поразмышлять над этим утверждением дона Хуана, но он не дал мне такой возможности, продолжив свои объяснения.
- Вне всяких сомнений, наш разум, - величайший маг! Иначе, как бы ему удалось распространить своё влияние на такое количество осознаний? И как бы ему удалось уводить наше внимание от нагуаля так успешно, что мы легко игнорируем даже самые явные проявления духа? Вот ведь вопрос, а?

Дон Хуан снова выжидающе посмотрел на меня. Но, поняв, что ответа от меня не последует, притворно вздохнул и продолжил:
- Однако, игнорирование, - это только одна из уловок разума. И, я бы сказал, - довольно тупая, хотя и далеко не примитивная уловка. Но есть у него и более изысканные уловки. Например, - объяснение…

Сделав очередную паузу, он, вдруг, поднялся на ноги и отошёл к выходу с веранды. Там он остановился, вглядываясь куда-то в западном направлении.
Несколько минут он стоял неподвижно, а потом, так же неожиданно, вернулся на место.
Я ждал, что он продолжит, но он молчал.
- Разве твой разум не пытался объяснить тебе мои действия? – наконец спросил он.

Я ответил, что у меня промелькнули кое-какие подозрения на этот счёт, но я бы не назвал их объяснениями. В действительности я не знал наверняка, почему он так поступил.
Дон Хуан рассмеялся. А потом спросил:
- Значит ли это, что твой разум признал мои действия необъяснимыми?

Я ответил, что это не совсем так. Скорее, его действия были необъяснимы только для меня, поскольку я понятия не имел, почему он отходил к выходу с веранды. Но для него самого в этом всём, разумеется, был какой-то смысл.
- Это тебе подсказал твой разум? – поинтересовался дон Хуан.

Я вынужден был признать, что это именно так.
- А если я скажу, что для меня самого эти действия были совершенно бессмысленны? – спросил он.
- Но так не бывает! – возразил я. – Ты ведь для чего-то сделал это!
- Вот об этом я и говорю, - заключил дон Хуан.
- Да о чём, - этом? – возмутился я. Мне никак не удавалось поймать нить его утверждений.

Дон Хуан вздохнул. А потом взглянул на меня каким-то сияющим взглядом и вдруг завопил:
- Разум! Разум!! Разум!!! Смыслы! Цели! Причины! Следствия! Концепции! Практики! Разум! Разум!!

Он выкрикивал это так самозабвенно, что испугал меня почти до полусмерти. Я вдруг ощутил себя так, будто меня укутали во что-то плотное и сунули под пресс.
Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал. Он уставился на меня неподвижным, тяжёлым взглядом, а потом тихо, но яростно потребовал, чтобы я вспомнил.
Я, медленно приходя в себя, собрался было уже уточнить, что именно я должен вспомнить, как вдруг меня пронзило воспоминание. Я вспомнил, как однажды дон Хуан обучал меня четырём настроениям сталкинга в доме в северной Мексике с помощью Сильвио Мануэля и дона Висенте. И как, в определённый момент, Сильвио Мануэль начал выкрикивать каким-то нечеловеческим голосом слово, - Намерение!
- Именно это я и хотел услышать, - удовлетворённо сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о том, что вспомнил. – Только в тот раз выкрики Сильвио Мануэля позволили твоему уму направиться прямиком на вспоминание пережитого ранее чувства, и понять не только то, почему повышенное осознание является вратами намерения, но и прикоснуться к самому намерению.
А мои вопли едва не загнали тебя в полную безнадёжность…

Он сделал паузу, а потом спросил:
- Разве тебе не интересно, почему так случилось?
- Интересно, - глухо ответил я.

К моему удивлению, голос мой прозвучал неожиданно мрачно и угрюмо, словно это произнёс не я, а кто-то другой.
Дон Хуан едва не стукнулся головой, когда опрокинулся на спину от хохота. А во мне произошло странное разделение. Одна часть меня готова была присоединиться к веселью дона Хуана. А другая, мрачно и напряжённо ждала, когда же он прекратит это и продолжит говорить.
Дон Хуан, казалось, почувствовал моё настроение. Он перестал смеяться и сел, выпрямив спину. Потом он как-то по-детски шмыгнул носом, и, казалось, готов был снова покатиться со смеху, но сдержался.
- То, что выкрикивал я, ты слышишь каждый день, каждый час, каждый миг своей жизни. Это кричит твой разум. Точнее, он уже не кричит. В этом нет нужды. Он просто нашёптывает тебе всё это. И сейчас, в отличие от того раза с Сильвио Мануэлем, тебе нечего вспоминать. Поскольку твоя память давно уже находится в услужении разума, укрепляя линейность твоей непрерывности.
- Это ещё одна уловка разума? – хрипло спросил я.
- Нет, - покачал головой дон Хуан. – Это не уловка. Это следствие той изысканной уловки, которую я назвал, - объяснение.

Он переменил позу и продолжал в какой-то академической манере:
- Как тебе известно, природа нашего разума состоит в том, чтобы всё объяснять, классифицировать и систематизировать, определяя связи между явлениями в понятиях причины и следствия. Он стремится объяснить даже то, что не поддаётся объяснению в принципе.
- Но как же тогда ему это удаётся? – спросил я.
- Легко! – воскликнул дон Хуан, прищёлкнув пальцами в воздухе. – Он, - соглашается…

Он опять сделал паузу, то ли в надежде на мои вопросы, то ли просто давая мне возможность лучше осознать его утверждение. Потом он продолжил:
- Это как раз случай того твоего учёного человека, который, по твоим словам, всё понимает правильно. И тут ты прав. Он совершенно правильно всё… понимает. Но он, - не знает. Он понимает, поскольку его разум согласился, что, например, нагуаль, - невыразим. Его разум выдаст тебе совершенную концепцию относительно того, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. И твой собственный разум, поскольку, с его точки зрения, эта концепция настолько точна и совершенна, что даже нет места, где могла бы нагадить муха, легко согласится с нею. Заметил? Снова, - соглашение! Твой разум, - не знает. Он только понимает, что в концепции всё находится на своих местах. И он, - соглашается…

Я упорно не мог понять, к чему он ведёт. И попросил объяснить это как-нибудь иначе.
Дон Хуан преувеличенно вздохнул. Но потом терпеливо продолжил:
- Когда о невыразимости нагуаля говорю я, или Хенаро, или любой другой маг, которому довелось быть свидетелем нагуаля, то это говорится из знания. Но ни я, ни Хенаро, ни любой другой не понимаем, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. Однако твой учёный, - понимает. И это говорит о том, что он попался на главную уловку разума. Уловку, которую разум применяет к самому себе. Уловку настолько искусную, что даже он сам не осознаёт, что это, - уловка…

Я тут же принялся упрашивать дона Хуана, чтобы он не держал меня в неведении и рассказал об этой уловке. Но он только покачивал головой из стороны в сторону, словно не веря, что я вообще говорю об этом.
- Ты хотя бы представляешь себе, о чём просишь? – спросил он, наконец. – Сейчас мы с тобой пребываем в пространстве разговора. Разговор принадлежит сфере разума. Как, скажи на милость, я смогу рассказать тебе об уловке, которую сам разум не осознаёт, мм? Как?
- Но ты ведь упомянул о ней, - слабо возразил я. – Значит…

Я запнулся. Потому что вдруг осознал, что из того, что дон Хуан упомянул об этой уловке, вовсе не следует никакого, - значит…
Дон Хуан, казалось, прекрасно понимал, что со мной происходит. Он сидел, глядя равнодушно куда-то вдаль мимо меня, но по определённому блеску его глаз, который выдавало пламя свечей, я каким-то образом знал, что ему есть, что ещё сказать.
- Ну, говори же, наконец! – буркнул я.

Дон Хуан лукаво усмехнулся, потом пожал плечами с таким видом, словно нехотя поддаётся моему давлению и, наконец, произнёс:
- Что ж. Я могу попробовать рассказать об этой уловке. Но должен предупредить, что, несмотря на все мои старания, ты вряд ли узнаешь, о чём я говорю. Подобного рода разговоры не ведут к узнаванию. Возможно, ты достигнешь некоторой степени понимания. Но не делай на это понимание слишком большую ставку!

Он удобнее устроился на своём месте, развернул свечи так, чтобы их отражатели затеняли от нас пламя, и продолжил:
- Итак, разум твоего учёного согласился, что нагуаль, - невыразим. Но что он сделал на самом деле? Он объяснил нагуаль! Понимаешь?

Я, с каким-то остервенением, отрицательно мотнул головой. Дон Хуан едва не рассмеялся, но сдержал себя.
- Разум учёного никогда не был свидетелем нагуаля. По той простой причине, что разум вообще не может свидетельствовать о нагуале. Это прерогатива воли. Однако разум, в результате, например, манипулирования какими-то философскими концепциями, вполне может прийти к выводу о существовании нагуаля и даже о его невыразимости, необъяснимости. При этом, заметь, разуму вовсе не обязательно быть свидетелем нагуаля! Ему достаточно интеллектуальных усилий, чтобы добраться до концепции необъяснимости нагуаля. И тогда он, - соглашается. Понимаешь? Он реально не знает. Он только согласен. А что означает такое согласие?

Дон Хуан, похоже, ждал от меня ответа. Но у меня его не было. Поэтому я спросил:
- И что же оно означает?
- Оно означает только то, что разум объяснил самому себе, что нагуаль, - необъясним. Понимаешь? Необъяснимый нагуаль не является для разума реальностью! Он, - всего лишь умозрительная концепция в той картине мира, которую состряпал для нас разум…

Вероятно, на моём лице отражалось полное недоумение. Дон Хуан не выдержал и расхохотался. Впрочем, он быстро успокоился и с невероятным терпением продолжал:
- Разум просто включил в своё описание мира ещё один умозрительный элемент, который называется, - «нагуаль необъяснимый». И ничего более! Разум уложил нагуаль на одну из полочек своего инвентаризационного перечня, и теперь готов, на своём уровне, манипулировать этим умозрительным нагуалем. Несмотря на то, что сам же прицепил к нему бирочку, - невыразимый...

Мне показалось, что я начинаю понимать, что хочет сказать дон Хуан. Но это не было похоже на обычное интеллектуальное понимание. Я «схватывал» слова дона Хуана чем-то ещё. Чем-то, что, либо относилось к сфере разума лишь опосредовано, либо вообще не имело ничего общего с разумом.
- Однако это лишь часть уловки! - заявил дон Хуан. – Дальше всё может развиваться по двум сценариям. В одном случае разум приступает просто к игнорированию нагуаля, поскольку понятно ведь, что от чего-то, что не поддаётся описанию и объяснению, нет никакого толка. В другом случае, разум, вдохновляемый концепцией о невыразимости и неописуемости нагуаля, начинает любоваться своей теорией, расширять и совершенствовать её, выстраивать новые концепции. Он даже создаёт некие свои практики, которые, по его мнению, приблизили бы его к необъяснимому нагуалю. Мне лично первый вариант представляется не таким безнадёжным, как второй.
- Ты, видимо, хотел сказать, что второй вариант не такой безнадёжный? - осторожно поправил его я.
- Нет, - решительно возразил он. – Я сказал именно так, как хотел. Второй вариант намного безнадёжнее первого.
- Но почему? – не понял я.
- В первом случае у человека всё-таки остаётся небольшой шанс, что когда-нибудь нагуаль к нему достучится, несмотря на игнорирование разума. Видишь ли, игнорирование, хотя и крепкий щит, но не совсем надёжный. И при определённом давлении нагуаля этот щит не выдерживает и разлетается на куски.

Дон Хуан поднёс кисти рук к груди и, сжав их в кулаки, затем быстро выпрямил пальцы, словно имитируя некий взрыв.
- А вот во втором случае разум выставляет такие плотные щиты, что пробиться сквозь них нет никакой возможности. Ведь разум уверен, что он уже знает, что такое нагуаль. Он облёк своё понимание необъяснимости нагуаля в удобные концепции, поставил себе плюсик за то, что не игнорирует непостижимость нагуаля, и уверил себя самого, что его понимание и является знанием. Таким образом, разум всегда на коне. Он снова на вершине и правит бал. И щиты его, на этот раз, крепче любой брони.
- О каких именно щитах ты говоришь, дон Хуан? Не мог бы ты привести какие-то примеры?
- Но ты ведь стоял с таким примером нос к носу! – воскликнул дон Хуан. – Тот учёный. Он является наилучшим примером того, о чём я тебе сказал. Его щиты, - безупречны. Я уверен, что если он уже не начал, то в дальнейшем непременно начнёт облекать в научно-психологические концепции и сталкинг, и сновидение, и энергетическое тело. В конце концов, на радость всем почитателям разума, он подведёт научную базу под всю эту необразованную магию и, исходя из этой базы, разработает методологию и практику, ведущие к достижению, ни много, ни мало, - нагуаля. А затем и третьего внимания… Но, надеюсь, ты уже догадываешься, куда на самом деле приведут все эти практики с методологиями.
- Значит, выходит, что наука вообще не нужна? – спросил я.

Дон Хуан обхватил ладонями голову в жесте полного отчаяния. Потом опустил ладони и спросил, глядя прямо мне в глаза:
- Не нужна, - где?
- Что значит, - где? – не понял я.
- Где не нужна наука? – повторил он и пояснил. – Наука хороша в своей сфере. Но беда с ней в том, что, поскольку разум претендует на мировое господство, наука постоянно зарывается в те сферы, где её присутствие не только не нужно, но даже вредно. А то и вообще, - абсурдно. В музыке, например. Или в поэзии. Если же говорить о магии, то, вне всякого сомнения, для науки там просто нет места…

У меня возникла одна мысль. Я даже поднялся на ноги и прошёлся по веранде из угла в угол, чтобы дать ей воплотиться в слова. Дон Хуан терпеливо ждал, не произнося ни слова.
Наконец я решил, что готов, сел обратно на своё место и спросил:
- А если наоборот, дон Хуан? Если тому человеку удастся ввести в науку, - магию?
- Что в лоб, что в жопу! – усмехнулся он. – Зачем кому-то понадобилось бы такое проделывать?
- Ну, я не знаю, - признался я. – Но, может быть, это позволило бы вывести на какой-то другой уровень саму науку? Может быть, сблизило её каким-то образом с магией?
- Но зачем? – почти простонал дон Хуан. – И каким образом произошло бы такое сближение?
- Может быть концепции магического мира, принятые научными кругами, заставили бы учёных пересмотреть свои собственные концепции? – предположил я, несмотря на то, что, на каком-то глубинном уровне, уже знал, что несу абсолютную чепуху.

Дон Хуан хохотал так громко и пронзительно, что где-то даже залаяли разбуженные собаки. В какой-то момент я не выдержал и тоже к нему присоединился, хотя и не знал, над чем именно он смеётся.
Когда мы успокоились, дон Хуан удобнее устроился на своём месте и, всё ещё улыбаясь, сказал:
- Ты никогда не перестанешь меня удивлять, правда? Ведь не прошло и суток с того момента, как ты, не желая принять второй путь от Пустого Тройника, едва не заблевал всю улицу. Но посмотри на себя сейчас! Ты защищаешь второй путь так, словно это единственное, что у тебя осталось!
- Но при чём здесь второй путь? – искренне удивился я.
- Так ведь именно о нём мы говорили всё это время! – воскликнул дон Хуан. – Ты захотел узнать, чем является одержимость разумом. И я, как мог, дал тебе это почувствовать.

Я молчал. Я вдруг вспомнил, что всё на самом деле началось с того, что я выразил недоумение относительно одержимости и истощения в применении к разуму. Но в итоге, мы, как мне казалось, забрались так далеко, что потеряли связь с тем, с чего начался этот разговор.
- Концепции магического мира! – фыркнул дон Хуан, повторив мои недавние слова. – В мире магии нет никаких концепций! Но если тебе так уж нравится это слово, то я предложу пару магических «концепций». Что ты скажешь насчёт разбить зеркало саморефлексии и разрушить собственную непрерывность? И каким образом может в этом помочь наука, которая, по сути, занята как раз тем, что полирует до блеска зеркало саморефлексии и прикладывает все усилия для того, чтобы сохранить в нерушимом виде нашу непрерывность? А если, как ты выразился, - наоборот, то, как могут быть полезными для науки столь разрушительные для самой её сути «концепции» магов?

Дон Хуан поднялся на ноги и потянулся. Потом сел обратно и вдруг попросил меня принести мой блокнот. Я удивился. Но возражать не стал. Меня уже порядком утомил наш праздничный ужин, и я даже обрадовался этой паузе.

Когда я вернулся, то обнаружил, что дон Хуан собрал всю посуду на поднос и ждёт меня, сидя у чистой скатерти.
Я сел на своё место.
- Ты, конечно же, не воспринял всерьёз мои слова о том, что сегодняшний ужин, – праздничный, - заговорил дон Хуан таким тоном, словно продолжал прерванный разговор. – Но я на самом деле хотел отметить начало нового этапа в твоём обучении.

Я тут же принялся расспрашивать его о том, что это за этап и чем он будет отличаться от всего предыдущего. Но дон Хуан, смеясь, перебил меня и сказал, что, говоря - отметить этап, он вовсе не собирался начать рассказывать мне в подробностях о том, что меня ждёт в будущем.
- Ничем особенным он отличаться не будет, - успокоил меня дон Хуан. – И в то же время это ещё один этап.

Он вдруг засмеялся и, перехватив мой непонимающий взгляд, объяснил:
- Я подумал о том, насколько мы разные с моим учителем, нагвалем Хулианом. Он был, с одной стороны, гораздо более сдержанный, чем я. Например, ему бы и в голову не пришло устроить для меня праздничный ужин. Ну, разве что подобного рода праздник входил бы в его коварные планы по сведению меня с ума. Как тогда у реки…
Дон Хуан улыбнулся и, после короткой паузы, продолжил:
- А с другой стороны, он приходил в крайнее возбуждение в тех случаях, когда я остаюсь спокойным. Но как бы там ни было, мне захотелось отметить начало твоего нового этапа. И в завершение нашего ужина я хочу, чтобы ты хорошенько усвоил то, что я собираюсь сказать.

Я раскрыл блокнот, приготовившись записывать, и весь обратился во внимание. Дон Хуан вдруг запнулся и недоумённо уставился на меня. Потом расхохотался и, легко стукнув по моей руке, сжимающей карандаш, сказал:
- Не сейчас! Блокнот я попросил принести совсем для другого!

Я тут же, машинально, резко захлопнул блокнот, чем вызвал новый взрыв его смеха.
Отсмеявшись, дон Хуан сел прямо, на мгновение прикрыл ладонями лицо, потом убрал их и сказал:
- На этом этапе ты можешь оказаться пойманным какой-нибудь манией. Например, манией устранения разума…

Он выдержал паузу и улыбнулся.
- Поэтому я хочу напомнить тебе то, что уже говорил когда-то. Настоящие изменения происходят легко, естественно и без изнуряющих потрясений. Разумеется, усилия прилагаются. Но это не совсем те усилия, которые в обычной жизни прилагает человек для достижения каких-то своих целей. Как бы странно это ни звучало, но в магическом мире всё значимое именно случается, а не задумывается и осуществляется. Поэтому, вернувшись домой, живи, так, как ты жил прежде. Сомневайся и задавай вопросы. Рассуждай и оценивай. Ищи объяснений и пытайся описывать всё, что твоей душе угодно…
- Погоди, дон Хуан! – перебил его я. – Но сейчас ты сам себе противоречишь! Ты то утверждаешь, что объяснения ничего не объясняют и разносишь в пух и прах разум, то побуждаешь меня искать эти объяснения? Как тебя понимать?
- В данный момент я просто выбираю меньшее из двух зол, - усмехнулся он. – Я пытаюсь предостеречь тебя от попыток изменить себя искусственным путём. Поэтому и предлагаю продолжать вести обычную жизнь. Тот этап, на который ты сейчас вышел, очень чувствителен к насильственным переменам, совершить которые у тебя может возникнуть соблазн. Но такие перемены, - только иллюзия. То, что является настоящим, само пробьётся, если ты не станешь мешать ему попытками искусственно изменить себя.

Я неуверенно заявил, что я как будто никогда и не был склонен к таким попыткам.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. – И это одна из лучших черт твоего характера. Но сейчас я счёл необходимым всё-таки заговорить об этом. Поскольку я видел, как болезненно ты среагировал на второй путь, явленный тебе. Я не раз говорил, что твои реакции иногда слишком преувеличены. Вот и теперь у тебя вполне может возникнуть желание отвести себя подальше от этого болота. Но, как это ни странно, такое желание способно лишь загнать тебя в ловушку того самого второго пути. Только с другой стороны.
- Но что же мне делать, дон Хуан? – воскликнул я.
- То, что я только что сказал. Оставаться спокойным. Не впадать в крайности и не допускать потрясений, которые могли бы повредить твоему разуму. Всё, что я говорил об абсолютной власти разума, ни в коем случае не должно стать для тебя программой к действию по его устранению или разрушению. Данный этап должен начаться спокойно. Я бы даже сказал, - расслабленно. Поэтому…

Он кивнул на мой блокнот и сказал:
- Пиши!

Я раскрыл блокнот, в надежде, что он даст мне какие-то инструкции относительно моих действий в Лос-Анджелесе. Но дон Хуан, к моему удивлению, надиктовал мне короткий список рыболовной снасти, которую, как он объяснил, я должен был привезти ему в следующий свой приезд.
Я терпеливо записал. А когда он закончил, я поинтересовался, для чего всё это ему понадобилось.
- В следующий раз мы отправимся ловить рыбу.
- Где? – удивлённо воскликнул я и широким жестом обвёл руками окружающее пространство.
- Об этом не беспокойся, - улыбнулся он.
- Мы поедем к океану?
- Не обязательно, - уклонился он от ответа и вдруг попросил:
- Нарисуй мне лошадь!
- Лошадь? – опешил я.
- Да, лошадь. Ты ведь умеешь рисовать?
- Умею, - подтвердил я. – Но какую именно лошадь ты хочешь, чтобы я нарисовал?
- Просто лошадь, - невинным тоном ответил он. – Любую. Но если у тебя есть какая-нибудь конкретная знакомая лошадь, то можешь нарисовать именно её.

Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся по поводу знакомой лошади. У меня такой не было. Несколькими росчерками я нарисовал в блокноте бегущую лошадь и протянул ему рисунок.
- Такая тебя устроит?
Дон Хуан рассмотрел рисунок в свете свечи и сказал, что у меня получилась замечательная лошадь, хотя, в действительности, она ведь и не была прямо, как реальная.
Я уже собрался спросить, что он хотел сказать этим своим замечанием, но он опередил меня.
- А какое у неё имя? – спросил он.
- Мэри! – неожиданно для себя самого выпалил я.
- Ну, это слишком по-американски, - сморщился дон Хуан. – По-нашему это будет Мария, что ли?
- Пусть будет Мария, - согласился я.
- Ну, так и напиши это, - велел дон Хуан и протянул мне блокнот.
- Что написать? – не понял я. – Что это лошадь по имени Мария?
- Да нет, балда! – улыбнулся он. – Просто имя напиши!

Я, большими буквами, вывел имя под изображением лошади. Дон Хуан сказал, что если это не будет слишком болезненно для меня и моего блокнота, то он хотел бы оставить этот рисунок себе. Я рассмеялся, аккуратно вырвал лист из блокнота и протянул ему. Казалось, он был очень доволен…

... Я уезжал на рассвете. Дон Хуан заботливо постучал ногой по всем покрышкам, подёргал все дверцы и проверил, хорошо ли закрыт багажник. После чего подошёл к открытому окну пассажирской дверцы и отрапортовал, что машина к поездке готова.
- А самое главное то, что вертится вентилятор! – заключил он.

Дон Хуан лукаво подмигнул мне, постучал ладонью по крыше машины, прощаясь и, не оглядываясь, пошёл к дому.
Я нажал на педаль газа…

...

Глава шестая
… крючки и наживки …

Вернувшись в Лос-Анджелес, я пару дней приводил в порядок свои последние записи. На том месте, где дон Хуан заявлял о разнице между действительностью и реальностью, я остановился. Мне хотелось описать этот момент более ясно и добавить какие-нибудь свои комментарии, но, как обнаружилось, у меня их не было. Я никак не мог понять, ухватить этой разницы. Казалось, что мой разум отказывается принимать это утверждение дона Хуана даже в качестве вопроса. Иначе говоря, с точки зрения моего разума, всё это было какой-то зловещей чепухой, которая, если всерьёз погружаться в неё, грозила толкнуть меня на грань безумия.

В своих безуспешных попытках дать хотя бы какие-то комментарии к этому месту в своих записях, я пробовал рассматривать его даже с позиции дихотомии тоналя и нагуаля. Отсюда, по моему мнению, следовало, что действительность относится к тоналю, тогда как реальность, - нечто целиком нагуальное. Понимания такой подход мне не добавил, но разум, казалось, успокоился. А может быть, просто плюнул на всё это.
Как бы там ни было, я осознал, что в данный момент самое большое, на что я способен, так это лишь напридумывать самому себе кучу самых разных мнений и пустых теорий по этому вопросу. Поэтому я оставил свои попытки разобраться с реальностью и полностью погрузился в окружающую меня действительность.

Мне предстояло прочесть несколько лекций в разных местах и провести семинар для аспирантов. И я окунулся во всё это с привычной ответственностью, которая уже выработалась в результате долгих взаимодействий с доном Хуаном. Однако на этот раз в моё обычное состояние добавилось новое чувство. Пожалуй, его можно было бы назвать даже своеобразным видением. Я видел, насколько люди, посещающие мои лекции и семинары, околдованы, погружены в то, что дон Хуан назвал вторым путём, уводящим от Перекрёстка Трёх Дорог.
Мне задавали множество вопросов, но всё, что интересовало тех, кто эти вопросы задавал, так или иначе, касалось только одного, - приобретения, достижения каких-то новых, сверхъестественных способностей. Если же брать чисто интеллектуальный уровень, то здесь всё вертелось в заколдованном круге поиска неких соответствий того, что было прочитано ими в моих книгах, тому, что было почерпнуто из трудов по философии, мистицизму или религии.
В этом не было ничего нового. Такое происходило и раньше на всех моих публичных выступлениях. Новым было моё отношение ко всему этому. Если раньше я всерьёз воспринимал подобные вопросы и возникающую вокруг них полемику, то теперь, после моего посещения памятной фиесты у дона Нагваля, я ужасался размерам и мощи той невидимой стены, которая отделяла всех этих ищущих знаний людей от того, что называл знанием сам дон Хуан.
Порой меня охватывало отчаяние. Я осознавал полное своё бессилие при попытках не то что прямо указать на наличие этой стены, но даже намекнуть им на неё. Возникало ощущение, что мы с этими людьми говорим на разных языках. Вернее, мы использовали одни и те же слова и пользовались одним и тем же языком, но то, что за этими словами стояло, было непроходимо различным для нас.

Несколько раз у меня возникало желание сделать перерыв и поехать к дону Хуану. Все эти обмены мнениями, которые случались на моих лекциях, буквально истощали меня, и я надеялся восстановить силы в Соноре.
Однако я сдерживал себя. Точнее, меня сдерживало что-то внутри. Какое-то новое чувство подсказывало, что сейчас мне следует дождаться знака, чтобы отправиться к дону Хуану.

Это было необычно. До сих пор у меня никогда не возникало подобных побуждений. Я не особо понимал, что кроется за этим словом, - знак. И никогда не ждал никаких знаков по собственной воле. Все мои поиски или ожидания так называемых знаков происходили лишь при непосредственном участии дона Хуана. Именно он побуждал меня соприкасаться с тем, что он называл знаками. И чаще всего я воспринимал всё затем происходящее, как какую-то не совсем понятную мне игру. По своей собственной воле я никогда не искал и не ждал знака, чтобы предпринять что-либо.
Но теперь всё было иначе. И, несмотря на то, что я по-прежнему не понимал ясно, чем именно является знак, какое-то чувство внутри побуждало меня не лететь, сломя голову, в Сонору.
Я каким-то образом знал, что дон Хуан не просто так отправил меня домой раньше срока. Мне представлялось, что в той ситуации, которая теперь сложилась, я должен буду прийти к каким-то выводам, достигнуть некой точки, из которой начнёт развиваться новая ситуация. И лишь тогда я смогу посетить дона Хуана.

Пытаясь как-то способствовать приходу этого момента, я попытался проанализировать то своё состояние, которое сложилось в результате последних событий. И пришёл к некоторым, удивившим меня самого, выводам.
Во-первых, впервые за всё время моего ученичества, я осознал то, что дон Хуан постоянно говорил мне об одиночестве. Раньше одиночество мага представлялось мне некой метафорой, которая меня весьма беспокоила. Я принимал её на интеллектуальном уровне и даже рассуждал об одиночестве на своих лекциях, семинарах и при встречах с друзьями.
Проделывая всё это, я испытывал некоторое удовольствие, особый вид интеллектуального возбуждения, которое меня вдохновляло на дальнейшие разговоры на эту тему. И продолжаться это могло без конца. Но на более глубоком уровне то одиночество, о котором говорил дон Хуан, меня не просто отвращало, но и ужасало. От всего этого веяло каким-то нечеловеческим холодом и пустотой.
И вот теперь, без всяких потрясений, катарсисов или любого другого эмоционального реагирования, я осознал, что одиночество, - судьба мага. И избежать этого нет никакой возможности. Это случается не в силу какой-то злонамеренности со стороны неких высших сил. Причина здесь скорее чисто человеческая. Причиной является та самая стена непонимания, с которой я теперь столкнулся. Я не мог ничего объяснить окружающим меня людям. Не мог не потому, что у меня не было слов, а потому, что слова мои воспринимались слушающими только разумом. А этого было явно недостаточно, чтобы не просто понять, но и осознать то, что я говорил или писал, пытаясь отразить невыразимый смысл учения дона Хуана.
Это было странное и необычное чувство. В этом одиночестве не было тоски, разочарования или отчаяния. В нём не было ничего из инвентарного списка тех эмоций или ощущений, которые ранее возникали у меня при мысли об одиночества. В нём не было даже печали, подобно той, которую я испытал тогда, когда мы с доном Хуаном пытались вытряхнуть из зеркала союзника.

Во-вторых, мне стал понятен смысл слов дона Хуана, о том, что мне следует воздержаться от попыток насильственного изменения себя, и продолжать вести обычный образ жизни по возвращении в Лос-Анджелес. Я осознал, что с его стороны это был своеобразный манёвр, вынудивший меня внутренне собраться, хотя сам я даже не отдавал себе отчёта в том, что проделал это.

В-третьих, поскольку дон Хуан, перед моим отъездом, сам настаивал, что мне следует пытаться объяснить всё, что мне захочется, я, не скованный никаким запретом, смог отпустить все те неосознаваемые мной тормоза, которые порой ограничивали меня. Эти, как я их назвал, - внутренние тормоза, - были следствием моего не вполне осознанного стремления сдерживать поток собственных объяснений в угоду требованиям дона Хуана. Таким образом, я пытался соответствовать той модели поведения мага, которую сам же и вывел, исходя из «поучений» дона Хуана.
В этой модели следовало действовать, а не размышлять и искать объяснений. Но проблема была в том, что на самом деле я таким не был. Я только играл, пытаясь следовать создавшемуся у меня образу. При этом я так никогда и не соответствовал до конца тому, что сам для себя вывел, как некий образец поведения. В результате, я был, как принято говорить, ни ёж, ни кактус.
Поощрение со стороны дона Хуана относительно поиска объяснений, освободило меня. И мой разум, если уместно так выразиться, воспрянул духом. Несмотря на мои безуспешные попытки добиться взаимопонимания в аудитории, я не стал отрицать попытки понять и объяснить, как изначально порочные. Я пришёл к выводу, что мне просто пока ещё не удалось отыскать подходящей модели, по которой можно было бы выстраивать объяснения. Но я был уверен, что такая модель обязательно должна существовать. В конце концов, ведь и сам дон Хуан говорил мне, что маги тоже ищут объяснений. И лучшим тому доказательством, по моему мнению, являлось наличие объяснения магов.
В-четвёртых, я обнаружил, что второй путь, - явление весьма неоднородное. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Ведь и первый путь является неоднородным по степени участия движущихся по нему людей.
Под степенью участия я подразумевал искренность, вовлечённость и преданность данному пути. Я даже начал раздумывать о том, что, возможно, нет такой уж чёткой границы между первой и второй дорогой, уводящими от Пустого Тройника. Во всяком случае, насколько я видел, немало из тех эзотериков, что приходили на мои лекции, были людьми, которые, в силу собственного бессилия, не преодоленных комплексов или страхов, попросту не смогли устроить нормально свою обычную жизнь и по этой причине искали утешения в мистике или религии.
Впрочем, в этот вопрос я не стал сильно погружаться. Я резонно решил, что пока мне всё ещё ничего не известно о третьей дороге от перекрёстка, то, с моей стороны, было бы преждевременным делать какие-то окончательные выводы.

Недели через три у меня наступил очередной перерыв в публичных выступлениях, и я мог бы со спокойной душой отправляться к дону Хуану. Но что-то удерживало меня. Я всё ещё ждал какого-то знака. Хотя и не имел ни малейшего представления о том, что это такое может быть.
Пару раз я едва сам себе не придумал знак. Один раз я хотел воспринять за знак театральную афишу, которую заметил на стене студенческого клуба, и на которой было написано, – Дон Жуан. В другой раз мне очень хотелось посчитать за знак слова одной моей подруги, которые она выкрикнула, когда разозлилась на меня по какому-то поводу. Перед этим она потянулась всем телом, так, что хрустнули суставы, чем сразу напомнила мне дона Хуана. А потом вдруг закричала на меня: Лучше тебе больше никогда оттуда не возвращаться! Убирайся в свою Сонору!

Однако, несмотря на соблазн посчитать все эти явления знаками, что-то внутри не давало мне сделать этого. Я знал, что время отправляться в Сонору ещё не пришло.
По вечерам я работал над своими записями, а днём бесцельно слонялся по городу, иногда обдумывая то, что собирался записать вечером, а иногда просто, без всяких мыслей разглядывая бурлящую вокруг меня жизнь.
Я уже был близок к тому, чтобы расслабиться и так вот запросто взять и поехать к дону Хуану, не дожидаясь никакого знака, как я это обычно и проделывал. Но неожиданно знак появился…

День стоял жаркий. Я бродил по улицам, погружённый в раздумья об абстрактных ядрах. Вдохновлённый своими выводами о необходимости найти некую волшебную модель, следуя которой можно было бы объяснять доступным интеллекту образом те «магические истины», которые раскрывал мне дон Хуан, я решил, что начать мне следует именно с абстрактных ядер магических историй. Поскольку именно они были на тот момент наиболее волнующей мой разум «магической концепцией». Но как я ни старался, мне никак не удавалось зацепить хотя бы какую-то нить, выстроить хотя бы какую-нибудь схему, упорядочивающую эти ядра.
Проходя мимо книжного магазина, который специализировался на продаже книг по философии, эзотерике и магии - в том числе и моих, - я обнаружил, что внутри проходит какая-то лекция. Мне захотелось зайти. Сам не знаю, зачем. Возможно, я надеялся, что местная атмосфера поможет мне сосредоточиться. А может быть, просто хотелось укрыться от жары.

Небольшой лекционный зал был, как ни странно, почти полностью забит людьми. Несколько свободных мест виднелось в первых рядах, но мне не хотелось туда пробираться. Обнаружив свободное место в предпоследнем ряду, я тихо прошёл к нему и сел.
Лекция, как я понял, касалась астрологии. Лектор, невысокий пожилой человек с клинообразной бородкой и волосами до плеч, увлечённо рассказывал о противостоянии Меркурия и Марса, возбуждённо разводил в воздухе руками и иногда что-то записывал фломастером на белой доске.
Я медленно оглядел зал. Публика собралась обычная для подобного рода собраний, - небрежно, а порой даже просто грязно одетые мужчины, и невнятные женщины, стиль одеяния которых, даже в пестроте улиц Лос-Анджелеса, позволял глазу сразу различить в них представительниц духовных исканий.
Единственным, кто почему-то привлёк моё внимание, оказался мой сосед слева. Это был высокий, черноволосый человек лет тридцати. В отличие от остальных, он был одет вполне нормально, - ничего выделяющегося, ничего, указывающего на его принадлежность к сообществу эзотериков и духовидцев. Кроме того, с ним был ребёнок лет трёх-четырёх, Который тоже выглядел вполне нормальным ребёнком, а не скучным маленьким стариком или запичканным духовными сосками идиотиком.

Я улыбнулся. Этому человеку явно никому бы не пришлось доказывать, что ребёнок с ним, – его собственный сын. Они были похожи, как две капли воды. Казалось, что человек держит у себя на коленях свою уменьшенную копию. У меня промелькнула мысль, что если их теперь сфотографировать, то этот снимок весьма подошёл бы в качестве иллюстрации к статье о клонировании. Можно было подумать, что появление на свет этого ребёнка обошлось вообще без вмешательства матери, - во всяком случае, мне ещё никогда не приходилось видеть подобного сходства.
Некоторое время я бросал украдкой взгляды на ребёнка. Мальчик вёл себя на удивление спокойно. Некоторое время он тоже меня разглядывал, буквально приклеившись своими чёрными глазами-бусинками к моему лицу, а потом потерял ко мне интерес и спокойно уснул, расслабленно вытянувшись на коленях у отца.

Незаметно задремал и я. Сначала я просто пытался расслабиться и удержаться на той грани между сном и бодрствованием, когда восприятие происходит некими блоками образов и смыслов. Но, то ли монотонность происходящего, то ли усталость от блуждания по жарким улицам одолели меня, и я, помимо воли, погрузился куда-то глубже в сторону сна.
Передо мной поплыли круглые шары планет. Они были разного размера и, как я понимал, разной плотности и веса. Все они размещались на каком-то подобии прорезиненной сетки и создавали в ней, при движении, разного рода углубления и волны. Всё это постоянно менялось, взаимодействовало и оказывало сложное влияние на центр всей системы, который был подобен мыльному пузырю, чутко реагирующему на малейшие изменения в натяжении прорезиненной сетки. В центре почему-то находилась Земля, а не Солнце…

Очнулся я от какого-то давления на свою левую ногу. Я открыл глаза и тотчас буквально напоролся взглядом на пару чёрных бусинок, пристально меня рассматривающих. Я окончательно проснулся. Ребёнок моего соседа стоял, удобно расположив руки на моём колене и уложив на них свою голову. Обнаружив, что я проснулся, он ничуть не изменил позы и по-прежнему глазел на меня. Я улыбнулся ему и подмигнул. Никакой ответной реакции не последовало.
Я посмотрел в зал. Лекция закончилась. Люди тихо расходились. Несколько человек подошли к лектору, и он что-то объяснял им, водя фломастером по доске. Мой сосед слева закончил упаковывать в походную сумку какие-то салфетки и бутылки и повернулся ко мне.
- Похоже, вам было не очень интересно? – улыбнулся он.
- Вообще-то я ничего не понимаю во всём этом, - признался я. – Просто зашёл случайно. А вы? Вам понравилась лекция?
- А мне просто любопытно, когда же они остановятся, - непонятно ответил человек. А потом, через свободное сидение, разделяющее нас, протянул мне руку и представился:
- Вальдемар Важеха.
- Карлос… Карлос Сантана, - ляпнул я, так как не успел придумать никакой более правдоподобной себе фамилии.
- О! А я уже хотел спросить, не Кастанеда ли? – улыбнулся Вальдемар.

По его улыбке я так и не понял, шутит он или всерьёз меня подозревает, поэтому пробормотал что-то типа «всякое бывает». И чтобы быстрее сменить тему, спросил:
- Что вы имели в виду, говоря о том, что вам интересно, когда они остановятся?
- Мне интересно, когда же они закончат это дробление, - ответил мой новый знакомый и, заметив моё недоумение, пояснил: - Нептун, Уран, Плутон… Вот уже пояс астероидов в ход пошёл. Что дальше? Начнём учитывать влияние космических станций?

Вальдемар рассмеялся.
- Но знаете, что я вам скажу? Пожалуй, влияние какой-нибудь станции «Мир», в действительности, гораздо больше, чем того же Плутона.

Я напряг память, чтобы вспомнить всё, что когда-либо слышал об астрологии, подключил к этому воображение и догадливость и произнёс многозначительно:
- Вероятно, современные астрологи пытаются ввести в свою систему новые научные данные.
- А зачем? – искренне удивился мой собеседник. – Для астрологии вполне достаточно классических семи планет.
Я уже было, решил, что нарвался на какого-то ортодокса от астрологии, но дальнейшие его слова заинтересовали меня.

- Вы думаете, в древности не было известно о существовании Урана или Нептуна? – спросил Вальдемар и сам же ответил: – Да прекрасно знали! Просто для описания мира в системе, называемой астрология, вполне достаточно семи планет. Так нет же! Сегодня нам нужно непременно вставить по управителю каждому знаку, всё усложнить, запутать и окончательно погубить всю стройность и красоту системы. Нам почему-то кажется, что чем сложнее и наукообразнее, тем справедливее и правдоподобнее. И как-то даже в голову не приходит, что наука и астрология, являются описаниями, которые никогда не совпадут. Поскольку описывают они, по сути, разные проявления реальности…

Он улыбнулся и поднялся со своего места. Его сын был уже где-то у выхода из зала. Поднялся и я. Фраза «описание мира», произнесённая незнакомцем, поразительно совпадала с часто употребляемой фразой дона Хуана. К тому же, он обмолвился о разных проявлениях реальности. Всё это подогрело мой интерес к нему, но я никак не мог придумать, о чём бы ещё спросить, чтобы продолжить разговор.
Мы молча пошли из зала. В какой-то момент я заволновался, так как мы потеряли из виду ребёнка, но Вальдемар оставался спокоен.
Мальчик ждал нас сразу у выхода из магазина. Убедившись, что мы вышли, он спокойно пошёл вдоль улицы. Мы расслабленно двинулись следом за ним, и я лихорадочно искал какой-нибудь подходящий вопрос. Наконец, как мне показалось, нашёл.
- А почему, по вашему мнению, древним хватало семи планет? Почему именно семь? – спросил я.
На самом деле я не был уверен, что в древности было известно о существовании остальных планет.

- Ну, я не знаю, - пожал плечами Вальдемар и как-то удивлённо на меня посмотрел. – Потому что так есть. Почему солнце у нас одно? Почему не три луны, например? Так уж устроен наш мир…
- Я не совсем об этом хотел, - поправился я. – Я хотел спросить, почему древним хватало семи планет? Я, конечно, полный профан в этих вопросах, но, по моему разумению, раз уж знаков Зодиака двенадцать, то, как раз удобнее иметь и двенадцать управителей. Тем более что, как вы говорите, в древности знали о существовании и других планет, а не только семи.
- Ну, удобнее, не всегда значит, – правильнее, - усмехнулся Вальдемар. – Да и представления об удобстве у нас с ними, скорее всего, очень разные. Видите ли, древние астрологи воспринимали мир совсем иначе. Я бы сказал, – абстрактнее…
- Ну, уж! – не удержался я.
- Не буду настаивать, что я корректно употребил этот термин, - легко согласился Вальдемар. – Просто я не могу подобрать точного слова. Возможно, правильнее было бы сказать, – объёмнее. Не знаю. Но, по крайней мере, они не старались всё раздробить и усложнить, в надежде найти некую однозначность явлений. Вот, например, для них было совершенно естественно, что Юпитер может управлять Рыбами и Стрельцом. И быть при этом едва ли не радикально разным, но в то же время тем самым Юпитером. А нынешние астрологи стремятся к однозначности, - раз уж Юпитер, то только, - такой. Без всяких недомолвок, без импровизации, прямо и… тупо.

Вальдемар усмехнулся.
- Но, возможно, сегодня просто такая жизнь, что нужны более конкретные ответы? – заметил я. – Ведь и клиенты современных астрологов требуют от них однозначных ответов на свои запросы.

- Разумеется, - согласился мой собеседник. – Вы абсолютно правы насчёт требований клиентов. И правы насчёт самих астрологов. Но тогда давайте подумаем о том, что может быть астрология древних и современная астрология, - не совсем одно и то же искусство?
Важеха как-то лукаво взглянул на меня и моментально отвёл взгляд. Этот человек всё больше нравился мне. В нём не было той напористости, которая присуща обычным искателям всевозможных оккультных или мистических истин. Казалось, что он ничего не утверждал наверняка. И даже его явно пренебрежительное отношение к современным астрологам было какое-то мягкое и без малейшей тени обвинения. Только лёгкая ирония.

Мне захотелось подробнее поговорить с ним, и я предложил зайти в небольшое кафе на Сансет Бич, мимо которого мы как раз проходили.

- Что вы имели в виду, говоря о том, что астрология древности и современная астрология, - различны? – спросил я, когда мы устроились у столика на веранде кафе.
- Я бы сказал, что они не просто различны, - после небольшого раздумья ответил Важеха. – Строго говоря, нет никакой современной астрологии. Как не может быть и современной алхимии…
- А мне казалось, что те знания, которые человечество обрело в сфере астрономии, как раз могли бы способствовать пониманию астрологии! - невольно вырвалось у меня.

Вальдемар лучисто улыбнулся. А потом сказал, что я озвучил главное заблуждение, которое и раскручивает маховик тех, так называемых, исследований, которые сегодня принято называть астрологией. Но которые, в действительности, являются всего лишь астрономическими спекуляциями на почве оккультизма. И не имеют ничего общего с астрологией по самой своей сути.
Он замолчал, глядя на сына, который возился в клумбе у веранды кафе.

Беседа как-то не клеилась. Важеха явно не принадлежал к классу охотно проповедующих искателей духовных истин, а я просто не мог придумать, о чём бы его спросить, чтобы продолжить разговор.
Пока мы делали заказ подошедшему официанту, мне вдруг вспомнились слова Важехи о том, что нынешние астрологи разрушают стройность и красоту некой прежней системы.
- Вот вы говорите о системе, - начал я, когда официант ушёл. – Но разве система, она, уже сама по себе, не результат анализа? Кто-то ведь вывел эту систему, а значит, проводил какие-то вычисления, что-то сравнивал, ставил опыты… То есть, это были точно такие же исследования, которые проводят современные астрологи, только на уровне существующих тогда знаний о строении нашей солнечной системы. В которой, кстати сказать, центральное место, на тот момент, занимала Земля…

Вальдемар, казалось, какое-то время раздумывал над ответом. Его сыну наскучила клумба, и он отправился на пляж. Вальдемар рассеянно провожал его взглядом.
Официант принёс кофе, тирамису и апельсиновый сок.
- Знаете, - сказал Вальдемар, когда официант удалился. – Мы с вами несколько иначе воспринимаем это слово, – система. Я вот тут думал, как бы вам внятнее объяснить, что именно я подразумеваю, говоря «система», но так ничего и не надумал.

Он улыбнулся.
- Давайте я лучше попробую немного рассказать, как воспринимали астрологию в древности, и, возможно, вам станет яснее, что я подразумеваю под красотой системы. У вас нет случайно какой-нибудь бумаги?

Я достал карандаш и свой блокнот. Открыв блокнот где-то посередине чистых листов, я протянул его Важехе.
Он быстро начертил несколько окружностей разного диаметра, располагавшихся одна в другой и имеющих общий центр, потом ловко разделил их на двенадцать частей. Все части он соединил между собой попарно. При этом получилось пять горизонтальных линий и одна вертикальная. Четыре горизонтальные линии были дугами, и только пятая, центральная, - прямой.
Прямая вертикальная линия разделяла внизу два смежных сектора, образованных нижней горизонтальной дугой, а вверху заканчивалась у последней горизонтальной разделительной линии, не пересекая её.
Закончил Важеха тем, что, поворачивая блокнот под разными углами, нарисовал в секторах какие-то знаки. Я ожидал увидеть обычные астрологические символы, но эти выглядели как-то иначе.

- Это знаки Зодиака? – уточнил я, указывая на них.
- Да, - кивнул Вальдемар. – Ну, только это не общепринятые обозначения.

Он улыбнулся и развернул блокнот так, чтобы мне было удобнее смотреть.
- Это что-то типа астрологической мандалы, - сказал он и снова улыбнулся, как мне показалось, слегка виновато. – Здесь Знаки. А вот здесь проставим планеты.
Рядом с вертикальной линией он начертил знаки планет. Они были обычными.

- Сначала Вальдемар рассказал мне о движении по три и по четыре. То есть о разделении Знаков по стихиям и свойствам. Эта информация не была для меня совершенно новой, так как когда-то я уже и читал и слышал об этом. Но в изложении Важехи всё это выглядело очень живо. Он проводил какие-то аналогии с цветами спектра, указывал на изменения свойств в результате взаимодействия двух движений и тому подобное.

Потом он перешёл к объяснению Жезлов, связанных со знаками Зодиака. Здесь я перебил его, так как мне было непонятно, о каких Жезлах он говорит.

- Ну, можно говорить и, - палки, - улыбнулся Вальдемар. – То есть нечто, имеющее два конца и объединяющее эти концы в целое. Но в палке концы как бы одинаковые, вероятно, поэтому было выбрано название, - Жезлы. Жезл имеет противоположные концы – навершие и рукоятку, которые, собственно, и создают Жезл.

- Давайте начнём с Юпитера, - предложил Вальдемар, - Раз уж я упомянул раньше о нём.

Он выделил зону между двумя горизонтальными дугами, которые располагались посередине верхней части мандалы.
- Это Жезл Юпитера. Он называется, – Благо. А его концы, – Закон и Милосердие. Закон соотносится со Стрельцом, а Милосердие, – Рыбы. Казалось бы, одно противоположно другому: Закон не может опираться на милосердие, он стремится установить разумные Правила и следит, чтобы они не нарушались. Нарушители караются, так как только таким способом Закон может удерживать тот порядок, который, собственно, он и призван поддерживать. С другой стороны, Милосердие не может действовать в полном согласии с Законом. Ну, думаю, тут понятно, - не стоит слишком углубляться.

Вальдемар постучал остриём карандаша по знаку Юпитера и закончил:
- Но и Закон, и Милосердие необходимы в жизни, и являются, если можно так выразиться, благоприятным фактором. Поэтому, несмотря на то, что они не всегда ладят между собой, они являются концами одного Жезла, – Благо. Или Юпитера.
Он замолчал и выжидающе смотрел на меня. Я спросил, а что же остальные Жезлы? Важеха заявил, что с ними всё точно так же. То есть концы жезлов составляют единое целое, несмотря на кажущуюся их противоречивость или противоположность.
- Например, Жезл Венеры. Он называется Гармония. А его концы, – Равновесие и Неумеренность.

Я выразил сомнение в том, как же могут быть едиными такие разные, на мой взгляд, вещи, как равновесие и неумеренность.
- На самом деле, очень даже просто, - усмехнулся Вальдемар, словно ждал от меня подобного возражения. – Давайте возьмём для примера цветы. Представляете себе японскую икебану? Там всё соразмерено, всё находится на своих местах и в полном равновесии. Гармонична она?

Я согласился. Этот пример гармонии не вызывал у меня никаких сомнений.
- А теперь представьте себе охапку полевых цветов, - предложил Важеха. – Всё, казалось бы, как попало. Дикое изобилие, набор случайностей. Представьте огромный букет этих цветов. Полная неумеренность! Но можете вы сказать, что там отсутствует гармония?
Я снова вынужден был согласиться, и даже добавил от себя в пример попугая. Мы немного посмеялись, и Вальдемар рассказал мне о Жезлах Марса и Меркурия.
Потом он обратил моё внимание на единственную вертикальную линию в мандале. Он сказал, что это особый Жезл, что выражено даже графически. Если остальные Жезлы были представлены областями между двумя линиями, то этот сам представлял собой линию. Внизу мандалы эта линия разделяла два Знака, – Рака и Льва. А вверху упиралась в горизонтальную дугу, соединяющую Водолея и Козерога.
- Лев и Рак каждый имеют по отдельному Управителю, - объяснил Вальдемар. - Это Солнце и Луна или Свет и Отражение, - концы Жезла, называемого, - Существование. Однако сам этот Жезл не так прост. Потому что к нему относятся и Водолей с Сатурном.

И он подробно рассказал мне о Водолее и Козероге, их Управителе - Сатурне и о том, почему вертикальная линия, разделяющая Льва и Рака, не разделяет Водолея с Козерогом…

… Я заглушил двигатель, поднял стёкла и, выбравшись из машины, открыл багажник. В этот раз я привёз довольно много вещей. Помимо обычной еды, консервов и туалетной бумаги, мне пришлось основательно загрузиться всякими рыбацкими принадлежностями, которые я приобрёл, следуя записанным указаниям дона Хуана, своему разумению и советам продавца в магазинчике, где я делал эти покупки.
Я купил три спиннинга от разных фирм-производителей, - во всяком случае, именно так я понял рекомендации дона Хуана о том, что удочки должны быть без поплавков, с большой катушкой и чтобы лески на них было побольше, так как забрасывать далеко придётся.
На своё усмотрение я приобрёл ещё три пары болотных сапог (так как, по количеству спиннингов, резонно решил, что на рыбалку с нами отправится и кто-то третий, - скорее всего, дон Хенаро), набор блёсен, сачок, фонарик с запасом батареек (давно собирался его приобрести) пару катушек лески про запас и отличный рыбацкий нож. Какое-то время я топтался по магазину, раздумывая, а не купить ли мне ещё и банку мотыля или опарышей, и выдержит ли эта живность переезд по пустыне, но, к счастью, мои сомнения развеял хозяин магазинчика. Он резонно заметил, что раз я приобрёл спиннинги, то черви мне явно ни к чему. Правда, после его слов я всё-таки прикупил ещё и несколько поплавков, - на тот случай, если я вдруг неверно понял объяснения дона Хуана насчёт удочек.
В общем, загрузился я с присущей мне основательностью.
После магазина рыболовных принадлежностей я отправился в супермаркет, где купил несколько листов кальки, катушку крепких ниток и клей, которые тоже были в списке дона Хуана…

Дверь в хижину была незаперта, но внутри никого не было. Сгрузив на пол в большой комнате ту часть пакетов с продуктами и консервами, которые принёс, я собрался было пойти поискать дона Хуана, но потом решил, что ещё за пару ходок легко всё перенесу и сам. Мне хотелось быстрее разделаться с вещами, чтобы потом спокойно поговорить с доном Хуаном.
Дело в том, что после встречи и беседы с Важехой у меня возникла уверенность, что я, если и не нашёл наконец-то подходящую модель для описания абстрактных ядер магических историй, то, по меньшей мере, выбрался на верный путь. Так называемая «система» Важехи произвела на меня впечатление тем, что она была точна и строга и, одновременно, её скорее можно было бы отнести к некоему искусству, чем к науке.
А, кроме того, для её постижения недостаточно было одного лишь понимания. Должно было возникнуть некое ощущение «схватывания», узнавания того, что выражалось посредством знаков и жезлов. Именно поэтому я расценил встречу с Важехой, как знак, что мне пора отправиться в Сонору. Я был уверен, что выполнил невнятное задание дона Хуана, касающееся поиска объяснений. И хотя я не представлял, как именно схемы Важехи можно будет применить к объяснению и растолкованию абстрактных ядер, мне казалось, что если я поговорю теперь об этом с доном Хуаном, то непременно появится и какое-то решение.

Я осторожно выгрузил из багажника на землю спиннинги, собрал в один пакет разлетевшиеся во время перевозки катушки, фонарик и нож, неуклюже пристроил подмышками пару сапог и вернулся в хижину.
Меня ждало жалкое зрелище. Принесённые мною ранее пакеты были безжалостно растерзаны. Их содержимое разбросано по полу комнаты, а посередине всего этого изобилия сидел, расставив ноги, дон Хенаро и плаксиво хлюпал носом. Увидев меня, он, вместо приветствия, буквально разревелся, словно маленький ребёнок:
- А конфеты? Карлитос, где мои конфеты?! Ты обещал, что привезёшь мне много разных конфет! А сам притащил всю эту совершенно несъедобную гадость!

Я застыл на месте, не зная огорчаться мне или, плюнув на растерзанные пакеты, поддержать клоунаду дона Хенаро.
- Он с утра такой, - донёсся до меня усталый голос дона Хуана.
Только тут я заметил, что он тоже находится в комнате, умостившись на ящике в самом дальнем углу.
- Я думаю, что у него случился солнечный удар или что-то в таком роде. Может, давление… Стар он уже. Видать пришла пора впадать в детство… - уныло заключил дон Хуан.
- Сам ты старый! – огрызнулся в его сторону дон Хенаро и снова принялся требовать от меня конфет.

Ещё не решив, как к этому всему относится, я сгрузил на пол принесённое и, стараясь, чтобы это прозвучало достаточно игриво, сказал:
- Нуу, дон Хенаро! Откуда же я мог знать, что на рыбалке тебе ещё и конфеты могут понадобиться? Я так был занят поиском всех этих рыбацких принадлежностей, что…
- Мы идём на рыбалку! – завопил, не дав мне закончить, дон Хенаро.
Он, казалось прямо из положения сидя на полу, проделал в воздухе какое-то двойное сальто вбок и подскочил к дону Хуану.
- Хуан, это правда? Мы, правда, пойдём ловить рыбу? Прямо завтра? Да, Хуанито? Ты ведь знаешь, как мне нравится ловить рыбу!
Какое-то время он вертелся радостно по комнате, а потом вдруг сник и уселся обратно на пол.
- Я знаю! – заявил он после небольшой паузы. – Вы меня обманите! Большие дядьки всегда обманывают маленьких мальчиков! Я проснусь завтра утром, а вас уже не будет! А потом вы вернётесь и скажете, что я так крепко спал, что вы не захотели меня будить… Чёрт!

Дон Хенаро с таким чувством стукнул кулаком в пол, и в словах его была такая неподдельная горечь, что я засомневался, а не приключился ли с ним действительно какой-нибудь удар и не впал ли он по-настоящему в детство. Я даже принялся вполне серьёзно его утешать:
- Да нет же, дон Хенаро! Смотри, я ведь привёз три спиннинга и три пары сапог!
Я не был совершенно уверен, что третий спиннинг, по расчётам дона Хуана, предназначался дону Хенаро, но не нашёл ничего лучшего, что сказать в утешение.
- И где же эти твои сапоги? – подозрительно и капризно спросил дон Хенаро. – Пока что я вижу только одни!
- Они в машине, - заверил его я. – Сейчас принесу…

Когда я вернулся, Дон Хуан пытался навести в комнате порядок, собирая растерзанные пакеты, а дон Хенаро стоял посреди комнаты и, совершенно счастливый, размахивал спиннингом, на который он уже успел прикрепить самую тяжёлую блесну. Блесна летала по комнате словно живая, прыгала по полу, ударяла по стенам и, каким-то чудом, совершенно не задевала хлопотавшего со свёртками дона Хуана.
Я остановился в дверях и восхищённо наблюдал за ловкими движениями дона Хенаро.
Наконец дон Хенаро закончил своё представление, отбросил спиннинг на пол и подскочил ко мне. Он бодро помог мне сгрузить вещи на пол и тут же натянул себе на ноги сапоги. Пройдясь по комнате, он снова подошёл ко мне и усадил меня на пол, а сам устроился напротив:
- Карлитос, я тебе верю! – с чувством заявил он. - Ты не такой, как этот…
Дон Хенаро кивнул в сторону дона Хуана.
- Ты не станешь обижать маленького мальчика, правда?
Он с надеждой заглянул мне в глаза, а я отвёл взгляд. Глаза дона Хенаро так сияли и были такими детскими, что у меня почему-то сжалось сердце.

- Карлитос! – осторожно потрепал меня за рукав дон Хенаро. – Посмотри мне в глаза… Ты ведь, правда, не обманешь меня?
Я заставил себя посмотреть ему в глаза. Мне это стоило неимоверных усилий. Смотреть в глаза дона Хенаро было всё равно, что смотреть в чистые глаза ребёнка. Только дети ведь никогда не требуют от нас такого…
Дон Хенаро несколько раз влажно моргнул и уставился на меня, совершенно не мигая. Теперь уже у меня просто не было сил отвести свой взгляд. На меня накатило глубокое чувство какой-то печали, отчаяния, сострадания и ещё чего-то то ли незнакомого, то ли хорошо забытого.
- Что ты со мной делаешь, дон Хенаро? – простонал я, готовясь разрыдаться.
- Он пытается ответить на твой вопрос, балда! – раздался голос дона Хуана у меня над ухом.
Он стоял рядом и, склонившись, внимательно наблюдал за нашим переглядыванием. Дон Хенаро закрыл глаза, и с меня словно спала пелена какого-то наваждения.
- Какой вопрос? – недоуменно спросил я.
- С которым ты приехал, - пояснил дон Хуан.
- Но у меня нет вопросов, - растерянно возразил я.

Дон Хуан и дон Хенаро просто взвыли от хохота. Они катались по полу и колотили друг друга кулаками.
- У Карлоса нет вопросов! – сквозь смех повторял дон Хуан.
- Карлос у нас, как матросы! – вторил ему дон Хенаро.
Я не мог разделить их веселья, поэтому отошёл в угол и уселся на ящик, где ранее сидел дон Хуан, ожидая, пока они успокоятся. Успокоились они резко, и одновременно сели.
- У Карлоса нет вопросов, - ещё раз сообщил дону Хенаро дон Хуан.
- А намёки у него есть? – поинтересовался у дона Хуана дон Хенаро.

Оба они выжидающе уставились на меня.
- Что? – спросил я почти сердито.
- Задай свой вопрос! – потребовал дон Хуан.
Я хотел было снова заявить, что не имею никакого такого вопроса, на который мне нужен был бы ответ, но потом решил, что это не самый лучший выход из создавшейся ситуации и спросил, чтобы просто спросить хотя бы что-то:
- Где мы будем ловить рыбу?

Казалось, они снова были готовы покатиться от хохота, но сдержались. Некоторое время они сидели молча, а потом дон Хуан констатировал:
- У него не только нет вопросов, у него и намёков не осталось!
- Похоже, он даже и не знает, что такое намёк! - поддержал его дон Хенаро.
- Может быть, ты ему объяснишь, что такое намёк? – предложил дон Хуан.
- Ну, ты же знаешь, что на такие темы я не могу объясняться по-испански, - страдальчески сморщился дон Хенаро.
- А ты говори по-своему, я переведу, - ободрил его Дон Хуан.
Дон Хенаро сосредоточенно наморщил лоб:
- Намёк, это... - начал он. - Сейчас...

Он ещё больше сморщился и, казалось, вжался в пол. Потом поёрзал по полу и, наконец, шумно выпустил газы.
- Переводи! - толкнул он в бок дона Хуана.
- Непереводимая игра слов! - отозвался тот, растерянно разводя руки, а потом вскочил на ноги.
- Фу, Хенаро! Как ты можешь носить в себе такую вонь!

Смеясь и толкаясь, они выскочили из хижины. Я последовал за ними, хотя и не почувствовал никакого запаха.
Мы с доном Хуаном устроились на веранде, а дон Хенаро открывал и закрывал дверь, видимо, пытаясь проветрить хижину.
- Ну, хватит уже! - сказал дон Хуан. - А то ты нагонишь туда столько духов, что придётся вызывать Ла Каталину.
- Дезинфекция должна быть радикальной! - многозначительно заявил дон Хенаро, не прекращая хлопать дверью.
- И что это ты сегодня ел на завтрак? - поинтересовался Дон Хуан.
- Кстати! - дон Хенаро остановился. - А не пора ли нам уже и поужинать?
Он сунул нос в хижину и сообщил:
- Мы победили! Можно возвращаться.

Вернувшись в комнату, мы дружно разобрали пакеты, поместили всё по своим местам и приготовили роскошный ужин из привезённой мной снеди и того, что нашлось в хижине у дона Хуана.
Ужинали мы на веранде. Дон Хенаро постоянно травил какие-то рыбацкие байки, а дон Хуан был молчалив. Наконец, я осмелился и спросил, где же именно мы собираемся завтра рыбачить.
- Завтра ничего не получится, - сказал дон Хуан. - У меня есть дела в Дуранго.

Упоминание о Дуранго меня словно вздёрнуло. Я сразу вспомнил о том, зачем, собственно, торопился повидать дона Хуана. Странно, но за время всей этой кутерьмы, устроенной доном Хенаро, у меня совершенно выветрилось из головы, что я ведь собирался составить схему абстрактных ядер.
Дуранго был бы самым подходящим местом для этого разговора с доном Хуаном. Ведь именно туда вёз его, в своё время, нагваль Хулиан, спасая от чудовища. И именно в окрестностях Дуранго самого нагваля Хулиана нашёл нагваль Элиас. Поэтому я тут же сообщил, что охотно отвезу туда дона Хуана.
- Я тоже поеду с вами! - заявил дон Хенаро.
- Нет! - решительно отказал дон Хуан.
- Конечно, - обиженно согласился дон Хенаро, - Я останусь здесь, и буду сторожить ваши сапоги! Разве в наше время кто-нибудь считается с желаниями маленьких мальчиков?

Он улёгся на полу веранды, накрылся мешком и тут же притворно захрапел. Дон Хуан улыбнулся.
Мы ещё немного посидели на веранде, а потом дон Хуан растолкал действительно уснувшего дона Хенаро, и мы отправились спать в хижину…

Утром, пока мы собирались в дорогу, дон Хенаро продолжал ребячиться. Он, словно большой кот, путался у нас под ногами и постоянно клялся, что к нашему возвращению всё будет на своих местах и ничто никуда не пропадёт, - он тщательно за всем проследит. В награду он потребовал от меня привезти ему жувачки. Он именно так и сказал, - жувачка.
Меня уже не угнетала, как накануне, клоунада дона Хенаро. Я охотно поддерживал его ребяческие выходки. К тому же, я был рад, что он не едет с нами, поскольку не был уверен, что мне удалось бы завести интересующий меня разговор в его присутствии.

Когда мы, наконец, отъехали, я взглянул в зеркальце заднего обзора, и увидел бегущего за нами дона Хенаро. Продолжая дурачиться, он бежал следом, словно какой-нибудь мальчишка из фильма, провожающий проехавший по городу танк. Дон Хенаро прощально махал нам шляпой. При этом на голове его красовалась вторая шляпа, которую он, чтобы не слетела, придерживал рукой. Я невольно рассмеялся.
- Что? - удивлённо покосился на меня дон Хуан.
- Дон Хенаро, - хмыкнул я, кивая назад.
Дон Хуан обернулся.
- Так какого чёрта ты не останавливаешься? - резко спросил он.
- Зачем? - удивился я.
- Я забыл свою шляпу! - сообщил дон Хуан и хлопнул себя по лбу.
Я нажал на тормоз и немного проехал задним ходом навстречу дону Хенаро.
- Хуан, береги голову... - сказал, тяжело дыша, дон Хенаро, нахлобучил на дона Хуана шляпу и добавил: - Карлитоса!
Они с доном Хуаном рассмеялись, а я помахал дону Хенаро рукой. И мы поехали…

Я вёл машину и вспоминал в подробностях свою встречу в Лос-Анджелесе. Мне хотелось вновь погрузиться в ту атмосферу, чтобы потом максимально точно передать её дону Хуану. Дон Хуан дремал.
Я вспоминал не столько слова и схемы Важехи, сколько то особое настроение, которое возникло у меня в кафе. Именно в нём был некий ключ, который каким-то образом настраивал моё восприятие, что позволяло «схватывать» простые, казалось бы, пояснения Вальдемара объёмно. То есть, воспринимались не только сами слова, но что-то большее, что стояло за ними. Наверное, именно то, что Важеха назвал, – система…
- Что-то ты сегодня не в меру разговорчив, - донёсся до меня голос дона Хуана. – Не пора ли нам помолчать о чём-нибудь?

Я повернулся к нему. Дон Хуан смотрел на меня, хитро прищурившись. Машину тряхнуло, и он, с преувеличенным страхом ухватился за переднюю панель.
- Смотри на дорогу, Карлос! – воскликнул он. – Нам ведь ещё нужно дожить до рыбалки!
Я отвернулся от него и крепче сжал руль.
- Я действительно хотел бы поговорить, дон Хуан, - сказал я после минутного молчания. – Только не знаю, как ты к этому отнесёшься…
- А ты испытай меня! – весело предложил он.

Я улыбнулся и попросил его достать мой блокнот из сумки на заднем сидении автомобиля. Он выполнил мою просьбу. Одной рукой пролистав блокнот, я открыл его в том месте, где Вальдемар нарисовал свою мандалу, и передал блокнот дону Хуану. После чего, во всех подробностях, начал пересказывать свою встречу с Важехой.
К моему удивлению, дон Хуан слушал меня очень внимательно. Он послушно водил карандашом по соответствующим Жезлам и переспрашивал, если ему было что-то непонятно. Впрочем, схватывал он всё, что называется на лету. А непонимание возникало только в силу моей неспособности объяснять всё так же живо, как это делал Важеха.
Иногда сам дон Хуан брал инициативу и выдвигал совершенно верные предположения относительно Жезлов и их взаимодействия. Например, он легко понял тот момент из объяснений Вальдемара, где говорилось, что «перелом» в зодиакальном круге происходит на стыке Рака и Льва, что собственно и даёт повод говорить о Зодиаке, как о Витке Спирали, а не об окружности. Дон Хуан даже привёл свои аналогии и примеры, чем помог и мне самому основательнее уяснить этот пункт.

Мы остановились у небольшого придорожного кафе, чтобы поесть. После обеда дон Хуан снова раскрыл мой блокнот, посмотрел на мандалу, а потом взглянул на меня.
- Ну, и? – спросил он. – Что дальше? Какой из всего этого прок?
Я признался, что в точности то же самое и сам спросил у Важехи…

- Ну, хорошо, Вальдемар. Но какая от этого всего польза? – спросил я, когда Важеха закончил свои объяснения. – И где то абстрактное, которое, по вашим словам, видели старые астрологи?
Он покачал головой.
- Мне трудно ответить на эти вопросы. Поскольку я не занимаюсь астрологией, так сказать, профессионально, то меня самого мало интересуют какие-то практические результаты. Скорее, это мой способ смотреть на этот мир. Мне нравится наблюдать игру Стихий и Жезлов вокруг. Она во всём: в людях, в явлениях природы. Во всём… Не знаю, плох этот мой способ смотреть или хорош. В конце концов, все мы видим этот мир через какие-то свои фильтры. И вероятно нет иного способа. Нам не дано постигнуть весь объём реальности. Поэтому мы обречены выделять то, что нам нравится, или приносит пользу, или является необходимым для нашего существования. Мы сами ограничиваем круг своего восприятия, чтобы не свихнуться от всей этой непостижимости. И мы постоянно ищем подтверждений правильности своего взгляда на мир. Но, по большому счёту, все мы не правы в своих убеждениях…
Вальдемар улыбнулся и продолжил:
- Впрочем, наверное, я всё-таки имею от всего этого и какую-то, как вы говорите, пользу. Но я вряд ли смогу объяснить вам, – какую. Потому что сам никогда много не раздумывал об этом… Что же касается абстрактного, то здесь я тоже в затруднении. Оно ведь не выражается конкретно, как таблица умножения. Оно скорее ощущается, не более того. Я вот показал вам некую схему, а уже от вас зависит, сумеете ли вы за всеми этими построениями разглядеть некие абстрактные принципы. Они где-то там, между слов, в самой глубине вашего понимания.

Словно заканчивая разговор, он захлопнул мой блокнот, вернул его мне, и мы вышли из кафе. Я огляделся, отыскивая глазами его сына. За время нашего разговора он всего лишь дважды наведывался в кафе. Один раз, чтобы выпить сока, а другой раз просто постоял рядом и ушёл. Теперь он сидел на песке недалеко от кромки воды и смотрел на волны.

Вальдемар тоже оглядел пляж и двинулся по направлению к сыну. Я шёл рядом. Не доходя нескольких ярдов до ребёнка, Важеха остановился и негромко окрикнул:
- Мария!
Я вздрогнул и удивлённо посмотрел на него.
- Мария, мы уже уходим! – сказал Вальдемар.

Ребёнок поднялся на ноги и пошёл к нам. Я во все глаза смотрел на приближающуюся фигурку. Теперь я отчётливо видел, что это была девочка. Мне даже стало странно, почему я принял её за мальчика. Возможно, меня ввела в заблуждение её короткая стрижка. А может быть, виноваты были её глаза, - слишком серьёзные, слишком похожие на глаза её отца…

Я передал дону Хуану слова Вальдемара о практической пользе, но пока что решил воздержаться от пересказа слов Важехи относительно абстрактного. Мне хотелось дождаться более подходящего момента для обсуждения этой темы.

Пока я рассчитывался с официантом и потом, по пути к автомобилю, дон Хуан молчал, размышляя о чём-то.
Я вёл машину и внутренне готовился перейти к теме абстрактных ядер. Мне казалось, что понимание мира Важехой и его описания произвели на дона Хуана определённое впечатление. Я надеялся, что впечатление это благоприятное. Во всяком случае, если бы всё, что я рассказал, было бы, по мнению дона Хуана, чепухой, то он уже непременно разнёс бы мои восторги в пух и прах. Но он молчал. Это меня обнадёживало.
- Сдаётся мне, твой Важеха почти загнал себя в ловушку своего понимания мира, - сказал вдруг дон Хуан.
- Чёрт! – выругался я и сильнее нажал на газ.

Я был действительно раздражён. Своими словами дон Хуан просто вышвырнул меня из того благостного настроения, в которое я погрузился.
- Ты, конечно, считаешь своё знание единственно верным, да, дон Хуан? – язвительно спросил я. – Или просто назло мне начинаешь сразу же отрицать всё, что я говорю?
- Ты будешь удивлён, но я просто обязан это сказать тебе. Я ничуть не считаю своё знание единственно верным, - неожиданно серьёзно сказал он. – И никогда ничего не делаю назло тебе. Я ведь выслушал все твои объяснения, не так ли?
- Тогда ты был крайне невнимательным, - буркнул я. – Как ты можешь утверждать, что Вальдемар загнал себя в ловушку, если он сам прекрасно понимает, что у всех нас разные, как он это назвал, - фильтры, сквозь которые мы и воспринимаем мир? И если его фильтр отличается от твоего, то даёт ли это тебе право отрицать понимание Важехи? В конце концов, ты сам говорил, что любое знание, – это всего лишь способ говорить.
- Никогда я не говорил такой чуши! – возмутился дон Хуан. – Если ты хочешь говорить о знании, как о способе, то уж говори тогда о нём, как о способе действовать, а не говорить!
Дон Хуан на миг умолк, а потом продолжил спокойно:
- И вообще, ты тут навалил совершенно неприличную кучу из каких-то фильтров, пониманий и знаний. Давай-ка не путаться в терминах. Вспомни, - понимание ещё не есть знание…

Оставшуюся часть пути мы провели в спорах, пытаясь уточнить термины и понятия. При этом мне казалось, что мы говорим об одном и том же, а дон Хуан, как обычно, утверждал, что мы имеем в виду совершенно разные вещи. Спор этот меня совершенно утомил, и я уже и не думал начинать разговор об абстрактных ядрах.

В Дуранго мы въехали вечером. Дон Хуан сказал, что теперь ему уже поздно заниматься своими делами, поэтому мы сняли два номера в гостинице, чтобы переночевать.
Однако спать было рано, и мы вышли пройтись.
Вечер был тёплый. Зажглись фонари, и их оранжевый свет приятно контрастировал с сине-зелёным цветом закатного неба. Мы миновали здание местного университета, прошли ещё несколько кварталов и сели на скамейку в парке. Где-то прогудел колокол, засуетились вороны.
Парк был почти безлюдным. Я расслабился и вытянул ноги. Вокруг царило такое спокойствие, что я просто и без особых приготовлений начал наконец-то тот разговор, с которым приехал к дону Хуану.
- Как ты считаешь, дон Хуан, понимание, – это хорошо или плохо?
- Что ты имеешь в виду? – удивлённо покосился на меня он.
- Я хочу спросить, должны мы стремиться к пониманию мира или нам нужно его отбросить?
- Интересно, каким это образом у тебя получится отбросить понимание? – с любопытством посмотрел на меня дон Хуан. – Или ты собрался стать пророком новой религии, называемой идиотизм?
Мы посмеялись.
- Хорошо, я выражусь иначе, - сказал я. – Ты не станешь отрицать, что эта астрологическая мандала Важехи является всё-таки каким-то пониманием мира?
- Каким-то пониманием… - страдальчески сморщился дон Хуан. – Как-то рогато ты выразился. Но ладно. Нет, не стану я возражать. Есть в этом всём и своя система и своё, если ты так хочешь, понимание мира.
Такой ответ меня устраивал, и я продолжил:
- Поскольку в самом начале Вальдемар заметил, что, по его мнению, древние астрологи понимали мир более абстрактно, чем нынешние, то я его спросил потом, где же это абстрактное в его мандале.

Я сделал драматическую паузу. Дон Хуан никак не отреагировал на термин «абстрактное» и ждал продолжения. Я продолжил:
- Он объяснил, что мандала, - всего лишь схема. Или способ говорить, если по-твоему.
Дон Хуан усмехнулся и движением бровей подбодрил меня продолжать.
- Вальдемар сказал, что абстрактное невозможно описать прямо. Поэтому его нужно ощутить, словно между словами. А его схема является только вспомогательным средством, дающим возможность понять, почувствовать это абстрактное…
Я замолчал и выжидающе уставился на дона Хуана. А он смотрел на меня, ожидая продолжения.
- У тебя есть возражения на этот счёт? – спросил я.
- Мне кажется, ты готовишь мне какую-то омерзительную ловушку? – подозрительно спросил дон Хуан. – Но пока что мне нечего возразить, увы. Я проиграл?

Я рассмеялся, - настолько комично дон Хуан изобразил обескураженность. Мы посмеялись вместе с ним, а потом дон Хуан предложил:
- Будет проще, если ты наконец-то задашь свой вопрос.
- Какой вопрос? – удивился я.
- Да тот, с которым ты приехал ко мне, чёрт тебя побери! – улыбнулся дон Хуан. – Задай же его, наконец!
- Откуда ты знаешь? – растерялся я.
В этот миг я вдруг вспомнил, что дон Хуан ведь настаивал на наличии у меня какого-то вопроса прямо с первых минут моей встречи с ним и доном Хенаро.
- Потому, что я умею читать мысли, контролирую каждый твой шаг и являюсь последователем древней линии злобных магов и колдунов! – свирепо сверкнул глазами дон Хуан, а потом рассмеялся.
- Ну, не будь болваном, Карлос! Когда такое было, чтобы ты приезжал ко мне, не привезя вопроса? Что тебя беспокоит на этот раз?
- Абстрактные ядра, - невольно вырвалось у меня.
- Ага, так вот где пёс порылся! – удовлетворённо хмыкнул дон Хуан. – Так что же ты столько тянул? Давай уже выкладывай!
- Да собственно всё достаточно просто, - промямлил я. – Просто мне хотелось сначала рассказать тебе о Важехе, чтобы яснее было, чего же именно я хочу.
- По-моему, ты только всё запутал, - заметил дон Хуан.
- Да нет же! - не согласился я. – Ты ведь признаёшь, что мандала Важехи, являясь описанием, содержит в себе некие абстрактные принципы его системы?

Дон Хуан почесал затылок. Потом помолчал. Потом поднялся на ноги и хлопнул себя по ляжкам.
- Вот чёрт! – воскликнул он. – Так вот ты куда клонишь? Но мне придётся тебя разочаровать. Да, я могу признать, что описание твоего Важехи содержит в себе некие абстрактные принципы. Но при чём здесь абстрактные ядра магических историй? Их наверняка нет в мандале Важехи!
- А я этого вовсе и не утверждал! – подскочил и я со скамейки. – Мандалу я взял только как пример. Пример некой схемы, которая содержит в себе абстрактное. А мой вопрос к тебе такой. Нельзя ли составить нечто подобное и для абстрактных ядер? То есть, может быть, у нас получилось бы сложить какую-то схему, которая подталкивала бы к пониманию абстрактных ядер? Возможно, эта схема могла бы учесть их все, систематизировать по степени возрастания, обозначить их взаимодействия между собой. Пусть даже путём каких-то аналогий или метафор, ну подобно астрологической мандале Вальдемара… А может быть это даже могла быть какая-то диаграмма, облегчающая передачу и понимание абстрактных ядер. Ну, типа той диаграммы на пепле, которую ты мне когда-то рисовал. Понимаешь, о чём я?

Дон Хуан снова опустился на скамейку и уставился на меня снизу вверх. Какое-то время он молчал и казался растерянным. Потом заговорил.
- Карлос, ты, безусловно, гений по части составления всяких схем и списков. Я знаю, что тебе всё это очень нравится. Но беда в том, что относительно абстрактных ядер маги не составляли никаких схем…
- Но это же ещё ничего не значит! – горячо возразил я и сел с ним рядом. – Ты ведь сам говорил, что Правило уточняет каждый новый нагваль, и что вообще мир текуч и всё меняется. Так, может быть, сейчас как раз пришло время уточнить это описание? Ты же сам, в последний мой приезд, побуждал меня не избегать объяснений…
- Я десятки раз повторял тебе, что маги, несмотря на всю свою устремлённость к абстрактному, исключительно практичные люди. Но ты никак не хочешь этого понять, - вздохнул дон Хуан.
- Отчего же, - возразил я, - Я это прекрасно понимаю!
- Где уж там! - усмехнулся дон Хуан.
- Уверяю тебя! Я уже давно понял и принял эти твои слова о практичности магов.
- А я тебя уверяю, что они так и остались для тебя пустым звуком. Ты не хочешь понять моих слов. И явно не собираешься превратить их в знание.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан? - совершенно растерялся я.
- Я имею в виду свои постоянные утверждения о практичности магов, - повторил он.
- Но я понимаю это! - горячо заявил я.
- Ну, хорошо, - вздохнул Дон Хуан. - Пусть ты даже понимаешь это. Но это не стало для тебя знанием. Когда ты слышишь мои утверждения о практичности магов, тебе кажется, что ты понимаешь их. Но спустя минуту, ты снова в своей любимой тарелке. Потому что своё, так называемое понимание, ты до сих пор не способен превратить в знание.
- Да что ты имеешь в виду? - в отчаянии воскликнул я. Дон Хуан меня окончательно сбил с толку.
- Если бы ты ЗНАЛ, что, несмотря на всю свою страсть к абстрактному, маги являются исключительно практичными существами, то ты, безусловно, понимал бы и то, что нет никакого другого способа передачи абстрактных ядер, кроме магических историй! Понимаешь?
- Продолжай, - попросил я его, стараясь не упустить ту тонкую нить понимания, которая у меня появилась.

- Если бы абстрактные ядра можно было передавать посредством каких-нибудь схем, диаграмм или чего-то подобного, - продолжал дон Хуан, - то маги, как исключительно практичные существа, воспользовались бы именно этими способами передачи. И никто не стал бы морочить себе голову какими-то магическими историями. Или ты полагаешь, что магические истории являются просто способом напустить мистического тумана?
- То есть, ты хочешь сказать, что абстрактные ядра передаются ТОЛЬКО посредством магических историй? - медленно проговорил я.

Дон Хуан трагически закатил глаза:
- Не говори мне, что ты первый раз от меня это слышишь! Нет, Карлитос, тебя определённо перекормили в детстве каким-нибудь витамином, - твои шарики вращаются чрезвычайно медленно.
Дон Хуан постучал пальцами по моему лбу.

- Повторю тебе последний раз. Абстрактные ядра содержатся в магических историях. Или можно сказать так: магические истории несут в себе абстрактные ядра. И нет никакого другого способа их передачи. И быть не может! Не может быть потому, что ТОЛЬКО магические истории содержат в себе абстрактные ядра. Понимаешь? Поэтому все твои попытки составлять классификации, схемы или диаграммы абстрактных ядер будут просто очередным проявлением твоей неконтролируемой глупости. И не более того. Похоже, тот учёный, что так восхитил тебя на фиесте у дона Нагваля, в действительности, живёт в тебе самом. А как с ним обстоят дела в реальности?

Дон Хуан улыбался, глядя прямо мне в глаза.
Я был совершенно опустошён. Я осознавал всё, что хотел мне сказать дон Хуан. Пожалуй, впервые я настолько ясно видел всю тщетность и смехотворность моих потуг в классифицировании. Но какая-то упрямая часть во мне никак не хотела сдаваться. Ей казалось, что, отказавшись от схем и классификаций, я останусь ни с чем, окажусь в каком-то вакууме, в пугающей пустоте, в которой я просто не буду знать, чем заняться или в каком направлении двигаться.
Дон Хуан, казалось, понимал, какие сомнения терзают меня.
- Карлос, сказал он негромко, - Если для тебя так уж важны все эти схемы, то составляй их. Куда ж ты денешься?
Он вздохнул и продолжил:
- Но сделай себе одолжение, - не относись к ним серьёзно! Имей мужество и трезвость признать, что всё это - только попытки слабого существа обезопасить своё существование перед лицом той пустоты, той беспредельной бесцельности бытия, в которую оно погружено. Делай то, что ты хочешь, но не забывай, что всё это, - только попытки уйти от реальности, создать свой островок действительности, где ты сможешь пребывать в жидкой уверенности относительно ясности, понятности и определённости твоего мира. Делай это! И если тебе повезёт, если ты будешь достаточно трезв, честен и безупречен, то рано или поздно ты всё равно задашь себе вопрос: А зачем мне всё это?

Дон Хуан вдруг рассмеялся и дружески потрепал меня за плечо.
Мне было невесело. И отчаянно тоскливо. Вдруг возникло ощущение, что я брожу в каком-то заколдованном круге. Где-то глубоко внутри я отметил, что ведь уже не в первый раз сталкиваюсь с подобной проблемой, подхожу очень близко к какому-то смутному знанию о природе реальности. И в такие моменты мне кажется, что я начинаю понимать, знать то, к чему меня упорно подталкивает дон Хуан. Но проходит время, и ЭТО куда-то улетучивается, не оставляя даже воспоминаний. И я снова погружаюсь в колесо схем, описаний и классификаций. Пока меня, в очередной раз, не накроет…
- Но почему всё так? - тоскливо спросил я. - Почему я такой... болван?
- Не знаю, утешит ли это тебя, - улыбнулся Дон Хуан, - Но могу тебя заверить, что ты не одинок в этом. Весь мир занимается построением схем, классификаций, составлением цепочек событий или раскладыванием магических пасьянсов. Всем этим играм тоналя придумываются звучные названия, и люди ценят всё это куда больше реальности. Это ведь так приятно, - копаться в каких-то формулах, закономерностях, проводить исследования какой-нибудь Матрицы Тоналя или распределять разнообразие видов личности по категориям психотипов. Всю свою жизнь можно посвятить этим увлекательным занятиям!
- Но почему?! - воскликнул я. - Почему мы это делаем, если всё это только иллюзии?
- Но это ведь так здорово! - воскликнул дон Хуан. - Вот представь, что тебе, например, удалось составить какую-нибудь красивую схему классификации абстрактных ядер. Ну, по типу астрологической мандалы твоего нового знакомого. И, - ура! Ты уже можешь открывать новую школу, целое направление в исследованиях. Сможешь назвать это направление Новый Абстрактный Ядризм. Представляешь, как всё замечательно сходится? Твоим последователям есть, чем заняться, - они бесконечно могут уточнять схемы расположения абстрактных ядер, исследовать их взаимосвязь и взаимовлияние. Могут заниматься поисками аналогий ядрам в Таро и мифах Древней Греции. Или исследовать параллели между абстрактными ядрами и Сефиротами. Самые образованные отыщут даже параллели в научных формулах… Представляешь, сколько людей, благодаря тебе, получит достойное применение своим силам? Сколько жизней прожитых не зря!

Дон Хуан радостно рассмеялся. Но я не разделял его веселья.
- Но почему мы это делаем? - упрямо и угрюмо повторил я.
- А ты представь себе обычного человека, - предложил дон Хуан. - На службе его задвигают, жена презирает и обзывает ничтожеством, мир он видит только в экране телевизора, знакомые общаются сквозь зубы, поскольку всем ведь известно, что по жизни он, - вечный неудачник… И одно у него утешение в этой жизни, о котором никто из этих грязных тварей не догадывается, - он исследователь тайных манускриптов розенкрейцеров. Или абстрактных ядер…

Дон Хуан усмехнулся.
- Не может быть всё так нелепо, дон Хуан, - возразил я. – Ведь есть и не настолько жалкие люди. Есть те, кто искренне хочет что-то понять…
- С этой искренностью ещё разобраться бы надо. Иной раз человек и сам не подозревает, чего же он на самом деле ищет, от чего бежит. Чаще всего люди искренне делают только одну вещь, – заблуждаются. Им кажется, что создавая группу, набирая себе учеников или сами поступая в ученики к кому-либо, они движутся в сторону какого-то, как у них принято говорить, духовного совершенства. Но в действительности, они просто участвуют ещё в одной игре, которая, с виду, вроде бы отличается от игр социума, но реально построена на тех же самых принципах. Просто участие в этой игре придаёт некий высший смысл существованию таких искателей. И стараясь удержать этот смысл, они подгоняют под правила своей игры реальность, вычленяя в ней какие-то уровни, вертикали и плоскости, духовное и недуховное. Но в действительности, им не нужно знания. Они, как от огня, бегут от малейших проявлений духа, полагая эти проявления за что-то не совсем здоровое, а то и вообще злонамеренно вредное. В самом деле, - зачем им дух? Ведь у них есть духовность! Этого более чем достаточно…

Я не знал, что возразить дону Хуану. Мне было тоскливо. Хотелось хотя бы какого-то просвета в этой печальной картине. Я был уверен, или, скорее, - хотел быть уверенным, что есть всё-таки искренне ищущие люди. После небольшой паузы я спросил:
- Но почему ты считаешь, что Важеха загнал себя в ловушку своего понимания мира? Разве это окончательно? Неужели у него нет никаких шансов? Ведь, в конце концов, он не говорил ни о какой духовности и, пусть и в своих описаниях, но он тоже стремится исследовать абстрактное.
- Давай начнём с того, что те абстракции, о которых говорит Важеха, вовсе не то абстрактное, о котором тебе твержу я, - вздохнул дон Хуан. – Мне казалось, что хотя бы эту разницу ты должен был уже понимать. Что же касается его шансов, то я не берусь ничего утверждать наверняка. Просто я знаю, как заманчиво провести всю свою жизнь, находясь с восьми до пяти в конторе, потом побыть с семьёй или в баре, а оставшееся время посвятить исследованию чего-нибудь таинственного и увлекательного. И из этой привычности не так-то просто выбираться. Разве что, на твоё счастье, случится какая-нибудь очередная мировая война, - улыбнулся дон Хуан, а потом продолжил:
- Говорить «исследователь абстрактного», в моём понимании всё равно, что сказать «абстрактный исследователь». Понимаешь? Реально такой человек не изменяется. Это некий абстрактный исследователь, ни за что не отвечающий и не несущий никакой ответственности за свои поступки. Он просто копается в чём-то, находя в этом приятное времяпрепровождение, а жизнь протекает в обычном режиме. Только и всего. Но любое знание бесполезно, если оно не изменяет, прежде всего, самого человека и его жизнь. Миру нет никакой нужды меняться. Он уже есть ВСЯКИЙ. Изменяемся только мы. Разумеется, если не занимаемся абстрактными исследованиями.
- Но… - начал было я, но дон Хуан меня перебил:
- Но это так заманчиво, - предположить какую-нибудь схему и потом поисследовать её вдоволь, да?
Он засмеялся, а я обречено кивнул головой, - именно это я и хотел сказать. А ещё хотел выразить сомнение, что, может быть, это сам дух подталкивает нас к подобным исследованиям, раз так тяжело бывает от них отказаться.
Но дон Хуан не хотел больше меня слушать.
- Пойдем-ка спать, - предложил он, поднимаясь со скамейки. – Вдруг завтра выпадет тяжёлый день?..

Утром Дон Хуан растолкал меня часов около восьми. Мы спустились на веранду кафе у гостиницы и позавтракали. После чего дон Хуан отправился по своим делам, а я удобно устроился в плетёном кресле и попросил официанта принести мне небольшую подушку.
Большую часть ночи я провёл за своими записями и теперь решил воспользоваться возможностью немного вздремнуть, прежде чем вернётся дон Хуан, и мы отправимся в обратный путь.

Перед закрытыми глазами плавали пятна красного, оранжевого и жёлтого цветов, иногда откуда-то сбоку вспыхивали зелёные полосы. Свет ощущался, как мягкое давление на веки. Проскочила нелепая мысль, что только с закрытыми глазами я могу безбоязненно смотреть в глаза Солнца…

После этого нахлынули блоки смыслов и ощущений, связанные с самим этим «понятием», - смотреть в глаза.
Я вспомнил, как когда-то смотрел в глаза своего кота Сигизмунда, и как из них выплывали кошачьи ответы на мои человечьи вопросы. Я вспоминал глаза дона Хенаро, глаза Марии…

Внезапно я ощутил давление на своём левом колене. Я, привыкая к свету, медленно открыл глаза. У моих ног присел на корточки мальчишка-оборванец лет семи-девяти. На моём левом колене он осторожно, но настойчиво примостил свою раскрытую ладонь. Мальчишка смотрел мне прямо в глаза, а я смотрел в глаза ему. Умом я догадался, что он просит денег, но в его глазах не читалось никакой просьбы. Он просто смотрел на меня, словно странный зверёк или какое-то нездешнее, не от мира сего существо.
Я пытался ощутить его чувства, но не мог найти им аналогии в своём жизненном опыте. Хотя, одновременно, я чувствовал то, что чувствует этот ребёнок. Это моё ощущение чем-то было похоже на то, как воспринимаются запахи. Точнее на то, что мы чувствуем или вспоминаем, воспринимая запахи. Это вдруг сковало меня и даже слегка испугало.
Чувства этого мальчишки были очень яркими, но совершенно чуждыми мне. Они не были похожи ни на что, что я когда-либо испытывал. И в то же время в них было что-то узнаваемое.
И вдруг я перенёсся в детство. Нахлынули те неясные и непонятные чувства и ощущения, что возникали в детстве. А следом за ними изменилось и моё восприятие. Я вдруг осознал, насколько иначе воспринимал тогда мир. Вспомнил свежесть, незамутнённость и открытость своего тогдашнего восприятия. Готовность приять бесконечность, перед которой я был совсем беззащитен, присутствовавшую во мне тогда. И ещё простоту, - не знаю, какое более точное слово тут подобрать.
Под взглядом этого оборванца меня вдруг стало просто распирать от накатившей непонятной энергии. Но энергия эта не требовала моментального выхода, она не являлась некой силой, стремящейся к проявлению. Это была какая-то, я бы сказал, плавная энергия, скрытая мощь…
Ушли на второй план, нет, не просто на второй план, - вообще исчезли моя жажда всё классифицировать и страсть к построению схем. Сейчас всё это было чуждым и несвойственным мне. Да и сам я, в этот момент, был несвойственным самому себе обычному. Так, где же, - я? Впрочем, даже этого вопроса не было.
Исчез тот страх пустоты, который возникал при мысли о ненужности объяснений и описаний. Я просто был здесь и сейчас и, одновременно, был везде. Я вдруг воспринял всю загадочность, фантастичность и таинственность этого мира. Но воспринял всё это не как некую мысль или абстрактную идею, а реально и плотно.
Всё это было прямо здесь: на керамических плитах веранды кафе, в пыльных цветах у входа, в обвалившейся штукатурке церкви напротив, в нелепой вывеске магазина… Таинственность мира не была где-то там, далеко, куда ещё предстояло когда-нибудь дойти. Она просто выплеснулась из глаз мальчишки и расплескалась здесь, - в этом зное и пыли улицы. И я понял, я знал, что она всегда была и есть, - здесь…

Я знал, что это состояние не навсегда, что оно, возможно, закончится, как только я отведу свой взгляд от глаз мальчишки. Но и это меня не беспокоило. Я знал, что ЭТО уже со мной. Я могу на время забыть о нём, отвлечься, погрузиться в текущие дела, покрыться пылью озабоченности, но ОНО уже всегда будет со мной. И я буду погружаться в него всякий раз, когда буду вспоминать эти глаза…

- Дай ему пару монет, - раздался рядом голос дона Хуана.
Всё ещё пребывая в своём состоянии, я автоматически залез в карман и протянул мальчишке банкноту. Он сжал её в кулак, поднялся на ноги и убежал по улице.

- Похоже, Карлос познакомился с ещё одним абстрактным ядром, - сказал дон Хуан, усаживаясь в кресло, справа от меня. – Оно называется взгляд духа. А в магической истории, содержащей его, рассказывается о человеке, который жил, словно в полумраке…

Я повернулся к нему. Дон Хуан сидел, глядя прямо перед собой. Я ощутил, что он почувствовал мой взгляд. Однако он не обернулся в мою сторону и продолжал, всё так же глядя куда-то вдаль:
- Человек этот уже почти выбрался из блеска и сияния саморефлексии, но так и не добрался до света духа. Он видел его манифестации и слышал его стук, переживал его нашествие и испытал надувательство.
Человек уже понимал, что дух, – реальность. Но это понимание ещё не стало знанием, не превратилось в убеждённость… И поэтому человек продолжал играть в привычные игры. Более того, и все проявления духа, встречающиеся на его пути, он стремился упорядочить и классифицировать, чтобы они стали такими же понятными, как прочие части его игры.
Этот человек всё ещё оставался Директором Производства и поэтому не мыслил своего существования без схем, графиков и планов. Всё в его жизни должно было быть по-взрослому, поэтому он тщательно вёл свой магический органайзер, куда заносил схемы всего происходящего с ним, чтобы лучше и удачнее всё объяснить, понять и использовать с максимальной выгодой. Ему казалось, что если он тщательно расставит все вехи и указатели поворотов на своём пути, то никак не сможет пройти мимо абстрактного.
Но странным образом то, что прекрасно работало в мире этого человека, никуда не годилось для мира магического. Пытаясь проводить свои исследования в мире магии, человек этот либо оказывался всякий раз у разбитого корыта, либо незаметно скатывался обратно в свой мир.
Оказываясь в магическом мире, человек испытывал растерянность и начинал беспокоиться, так как оставался без точки отчёта, которую в обычном мире ему давали его графики и описания. Пытаясь исправить положение, человек этот всё более усложнял и изощрял свои схемы, стремился сделать их более абстрактными. Но чем больше он старался, тем дальше отходил от того абстрактного, к которому стремился…
Однажды человек прогуливался по улице и вдруг увидел чьи-то глаза. Не имеет значения, чьи это были глаза: мужчины, женщины, ребёнка, а может быть, – птицы или ящерицы. Главное, что человек вдруг осознал, что дух постоянно, всегда смотрит в него. Каждый миг взгляд духа направлен на человека. И когда человек осознал это, он впервые понял то, что всё время пытался сказать ему дух. Он осознал, что всё происходящее всегда случается только между ним и духом. И нет никакого иного настоящего судьи или свидетеля поступков человека, кроме духа.
Этот человек понял, что если каждый миг ощущать на себе взгляд духа, то отпадёт необходимость любых схем, планов или классификаций, - он и без этого всего будет знать, что ему делать и как поступать. И ещё человек вдруг осознал, что он ведь уже давно понимал всё это, но поступки его почему-то всегда имели точкой отсчёта инерцию привычных Игр. И ни периодические манифестации духа, ни его стуки и нашествия не спасали положения, не давали энергии, необходимой, чтобы НЕ ЗАБЫВАТЬ, чтобы БЫТЬ…
А главное, человек осознал вдруг, что нет никаких двух миров. Мир, – один. И в мире этом единственная настоящая точка отсчёта, – взгляд духа…

Я был восхищён. Дон Хуан очень точно выразил то, что я ощущал. И хотя слова его, разумеется, были только своего рода скелетом, который облекался плотью моих чувств и ощущений, но это был очень верный скелет.
- Это седьмое ядро, да, дон Хуан? – благостно промямлил я.
Дон Хуан вытянул руку и постучал пальцами по моему лбу, мастерски изобразив губами звук пустого ведра.
- Алле, кто-нибудь есть дома? – поинтересовался он. – И как там тебе, в обычной тарелке? Приятно снова всё пересчитать, да? Какая, к чёрту, разница, какое по счёту ядро, если оно, - абстрактное?

Он улыбнулся. Улыбался и я. Но я улыбался потому, что дон Хуан был не прав на этот раз. Я не был в своей обычной тарелке. Да, возможно я уже успел утратить ту глубину переживания, которая была, когда я смотрел в глаза мальчишки. Но я не забыл ЭТОГО. Странным образом, оставаясь вроде бы во всём прежним собой, я изменился. Я был другой. И этот другой я, вдруг, поднялся на ноги, снял с кресла свою сумку и, похлопав по плечу дона Хуана, сказал:
- Давай-ка возвращаться!
Мы выезжали из города в молчании. На самой окраине дон Хуан поинтересовался, неужели я так и не остановлюсь у какого-нибудь магазина?
- Зачем? – спросил я.
- Мне кажется, ты обещал одному очень старому мальчику привезти из Дуранго жувачки, - улыбнулся дон Хуан.

......

Глава седьмая
… preocupacion idiota por su estado …

Мы подъехали к хижине дона Хуана около семи вечера.
Дон Хенаро сидел на полу веранды и был чем-то занят. Он не поднялся нам навстречу и лишь, приветствуя, помахал рукой в воздухе.
Когда мы подошли ближе, я обнаружил, что дон Хенаро устроил на полу веранды целую мастерскую. Справа от него, на циновке, были сложены клещи, ножницы, два ножа, стамеска, ручная примитивная дрель, нитки, катушки с леской и сваленные в кучу блёсны, которые я привёз для рыбалки.
Прямо перед доном Хенаро лежал лист толстой фанеры, который он использовал в качестве рабочего стола. Я с удивлением обнаружил, что он отрезал от одного из привезённых мною сапог кусок голенища и в данный момент, при помощи ножа с коротким лезвием и прямой дощечки, нарезал из этого куска резины узкие полоски. Чуть поодаль, слева от дона Хенаро, на простеленной на полу мешковине, лежало несколько небольших странных фигурок, сделанных из кальки и ещё каких-то материалов. Всего этого я толком разглядеть не успел, потому что дон Хуан подтолкнул меня в сторону хижины.
- Идём, идём! – сказал он. – Не будем мешать Хенаро.
Я подал дону Хенаро пакетик жевательной резинки.
- Жууууваачкаа… - протянул он по-детски, сунул жвачку в нагрудный карман рубахи, и снова погрузился в своё занятие.

Мы вошли в хижину и прошли на кухню. Дон Хуан поставил на стол две миски и горшок с бобами и мясом, который он снял с плиты. Пищу, по всей видимости, приготовил дон Хенаро, пока мы с доном Хуаном были в Дуранго.
Мы поели в полном молчании. Я всё ещё находился под влиянием охватившего меня в Дуранго состояния. Мне даже не хотелось спрашивать у дона Хуана, чем занят дон Хенаро. Хотя в любое другое время я уже просто умирал бы от любопытства. Но сейчас я был полностью погружён в какое-то особое настроение спокойствия, самодостаточности и полноты. Казалось, что взгляд духа всё ещё не отпускал меня. И не отпустит уже никогда. И под этим взглядом мелочным представлялось моё обычное любопытство.

Дон Хуан поднялся и, собрав наши миски и ложки, унёс их мыть к колодцу. Я остался сидеть, глядя на тлеющие в очаге угли.
Вошёл дон Хенаро. Он казался сосредоточенным и одновременно рассеянным.
- Карлос, где удочки, что ты привёз? – спросил он.
Я не помнил, куда мы их дели, когда разбирали привезённые мной вещи. Вдвоём с доном Хенаро мы прошли в большую комнату и начали искать спиннинги.

Вернулся дон Хуан. Узнав, чем мы заняты, он сообщил, что это он пристроил удочки на место и вышел из хижины. Мы с доном Хенаро последовали за ним.
Место спиннингов оказалось на балках рамады. Дон Хуан просунул их в щель у самой крыши. Я про себя отметил, что это, действительно, было весьма подходящее для них место. Вытащив удочки, дон Хуан протянул их дону Хенаро. Тот взял одну, а остальные отдал мне.
- Подержи-ка! – сказал он и, с выбранной удочкой в руках, вышел на площадку перед домом.
Мы с доном Хуаном молча смотрели, как он размахивал этой удочкой в разных направлениях, и, даже, упёршись её концом в землю, сгибал так, что спиннинг принимал форму лука для стрельбы и, как мне казалось, был готов сломаться.
То же самое дон Хенаро проделал по очереди со всеми удочками. Потом, оставив себе одну, он велел дону Хуану положить оставшиеся две на место.
- Эта вообще никуда не годится, - сказал дон Хенаро, обращаясь ко мне. – Я могу разломать её?
Я пожал плечами и ответил, что он может делать с нею всё, что сочтёт нужным.
Дон Хенаро кивком головы то ли поблагодарил меня, то ли выразил согласие с таким моим решением, положил удочку на пол веранды и куда-то ушёл.

Дон Хуан сел на ящик, неподалёку от импровизированной мастерской дона Хенаро. Я устроился рядом с ним на полу.
Дон Хенаро, по всей видимости, закончил свою работу. Лист фанеры уже куда-то исчез, инструменты и материалы были аккуратно собраны на циновке, а результат его работы, то есть все те загадочные фигурки, которые я мельком заметил, когда мы с доном Хуаном приехали, были накрыты мешковиной.
- Хенаро лучший рыбак из всех, кого я знаю! – сообщил мне дон Хуан. – К его наживкам не остаётся равнодушной ни одна рыба!
Дон Хуан кивнул в сторону накрытых мешковиной поделок дона Хенаро и пристально посмотрел на меня. Я не знал, что сказать. И, просто чтобы прервать паузу, спросил:
- Но разве не ты, дон Хуан? Я думал, что это ты затеял всю эту рыбалку…
- Нет, - покачал он головой. – Я всё же скорее охотник, чем рыболов…

Мы замолчали.
Я сидел и наслаждался вечером. Меня ничто не заботило и не волновало. И я словно совсем иначе видел всё, что видел уже бесчисленное количество раз: эту веранду, хижину, прутья рамады над головой и узорчатый силуэт кустарника вдалеке.
Вернулся дон Хенаро. В руках он нёс прутик около шести футов длины.
Не глядя на нас, дон Хенаро опустился на пол у циновки с инструментами, взял один из ножей и ловко зачистил прутик от коры. Потом, другим ножом, он сделал круговой надрез на удочке у самой пробковой рукоятки, и отломал рукоятку от удилища.
На принесённом прутике дон Хенаро закрепил четыре направляющих кольца для лески, которые он снял с разломанного спиннинга и ловко подогнал с помощью клещей под диаметр прутика. После этого, орудуя ножом, стамеской и дрелью, он подогнал отверстие в рукоятке и конец своего прутика так, чтобы можно было их соединить. Потом намазал конец прутика клеем, вставил его в рукоятку и обмотал место соединения проволокой, укладывая её витки, начиная с прутика и постепенно переходя к ручке.
Дон Хенаро бережно отложил сделанную им удочку в сторону и сообщил дону Хуану:
- Всё готово. Можем хоть сейчас отправляться.
- Пойдём завтра, - ответил дон Хуан. – А сегодня Карлос расскажет тебе о своём новом знакомом.

Заявление дона Хуана застало меня врасплох. В первый момент я даже не понял, о чём он говорит. Потом сообразил, что речь, наверняка, идёт о Важехе. И огорчился. Сейчас мне совсем не хотелось ничего рассказывать.
- Давай, давай! – подбодрил меня дон Хуан. – Я уверен, что Хенаро уже просто сгорает от любопытства!
- Это именно так! – воскликнул Хенаро. – Вот, потрогай мой лоб…

Дон Хенаро вытянул голову по направлению ко мне. Это был уже обычный дурашливый дон Хенаро. От его сосредоточенности и рассеянности не осталось и следа.
Я неловко улыбнулся и пробормотал, что не знаю даже с чего и как начать. В действительности, я совсем не был уверен, что дону Хенаро будет интересно всё это выслушивать.
- Думаю, для начала ты должен принести свой блокнот, - предложил дон Хуан. – Без тех рисунков Хенаро наверняка ничего не поймёт.
- Нет! – заупрямился дон Хенаро. – Для начала он должен потрогать мой лоб! Иначе он никогда не поверит, что я уже сгораю от любопытства!
Он снова вытянул свою голову в мою сторону. Я улыбнулся и покорно дотронулся тыльной стороной ладони до его лба. И тут же отдёрнул руку, - голова дона Хенаро была горячей, как печка. Не в силах в это поверить, я, автоматически, коснулся его лба ещё раз. Эффект был таким же. Я даже посмотрел на свою руку, ожидая увидеть, что она покраснела от ожога.
- Вот это другое дело! – удовлетворённо заключил дон Хенаро. – Теперь, когда ты полностью мне доверяешь, можешь идти за своим блокнотом.

Я направился к автомобилю. Достав блокнот, я некоторое время простоял возле машины, пытаясь собраться с мыслями. Точнее, не с мыслями, а с чувствами.
С одной стороны я должен был уважать просьбу дона Хуана. И в любом другом случае я бы только обрадовался такому повороту событий, так как это давало мне шанс узнать ещё и мнение дона Хенаро по интересующему меня вопросу.
Но с другой стороны, в данный момент у меня ведь не было вопроса! После того, как я ощутил взгляд духа, тема поиска объяснений абстрактных ядер меня больше не интересовала. Более того, я чувствовал, что предстоящий разговор грозит развеять моё настроение и вернуть меня в прошлое состояние.
Но выбора у меня не было. Мне даже в голову не пришло, что я могу просто отказаться говорить сейчас на эту тему. Вздохнув, я пошёл обратно на веранду.

Дон Хуан и дон Хенаро ждали меня. Они установили ящик, на котором до этого сидел дон Хуан, посередине веранды в качестве стола, а сами устроились возле ящика на полу.
- Ну-ка, уступи циновку Карлосу! – сказал дон Хуан дону Хенаро, когда я подошёл к ним. – Ты и на полу посидишь, а Карлос у нас сегодня, – персона нон грата!
- Какая персона? – переспросил дон Хенаро, пересаживаясь на пол и уступая мне место на циновке, с которой уже были убраны все инструменты.
- Чрезвычайно важная персона! – объяснил дон Хуан.
Я хотел было поправить его и объяснить настоящее значение этого выражения, но потом решил, что сейчас не время для расшифровки дипломатических терминов и, поблагодарив кивком головы дона Хенаро, сел на циновку.
Положив блокнот на ящик, я, не особо охотно, скучно и коротко рассказал дону Хенаро о том, как я встретил Важеху и чем Вальдемар занимается. После этого я раскрыл блокнот в нужном месте и принялся объяснять астрологическую мандалу.

Дон Хенаро слушал внимательно и казался очень заинтересованным. В какой-то момент он, знаком руки, прервал мои объяснения и потребовал, чтобы дон Хуан принёс лампу, потому что стало уже довольно темно.
Пока дон Хуан ходил за лампой, мы сидели молча. Дон Хенаро о чём-то задумался, глядя в мой блокнот. А я, воспользовавшись паузой, пытался сообразить, как мне закончить эту свою импровизированную лекцию. Ведь вопроса об объяснении абстрактных ядер у меня больше не было. А в таком случае, всё теряло смысл, и непонятно было, - зачем все эти схемы?

Вернулся дон Хуан с двумя зажжёнными керосиновыми лампами. Он укрепил их на балках рамады над ящиком и тихо сказал, что он пока что занесёт в дом все вещи с веранды.
- Ты же знаешь, какими коварными бывают ночью лисы, - обратился он к дону Хенаро. – А тем более, когда дело касается приманки для рыбы. Непременно утащат!
Дон Хенаро не обратил на его слова никакого внимания и кивнул мне, предлагая продолжить.
Я продолжал, понемногу входя во вкус. Моя скованность исчезала, и меня уже начинало радовать и возбуждать то внимание, с которым меня слушал дон Хенаро.

Дон Хуан, стараясь не мешать нам, тихо занёс в хижину все вещи с веранды, а потом принялся осторожно подметать обрезки коры, которые дон Хенаро снял с принесённого для удочки прутика.
Однако как ни старался дон Хуан производить эту работу аккуратно и тихо, звук, издаваемый метлой, меня раздражал и сбивал с мысли. Я даже начал про себя роптать на дона Хуана, - сам ведь попросил, чтобы я поговорил с доном Хенаро, а теперь мешает! В конце концов, его уборка не была сейчас настолько уж важна и могла бы подождать до окончания моих объяснений.
Дон Хуан водил метлой по веранде, стараясь производить как можно меньше шума, но при этом он, словно нарочно, создавал какой-то специфический ритм, который захватывал моё внимание и начинал меня злить.

В какой-то момент моё внутреннее раздражение вырвалось из-под контроля. Я захлопнул блокнот, вскочил на ноги и, чертыхаясь, выскочил во двор. Там я остановился, пиная землю ногами, негодуя на дона Хуана и, одновременно, злясь на самого себя за несдержанность.
Внезапно где-то в задней части шеи я ощутил не то щелчок, не то хлопок, и состояние моё резко изменилось. Я вдруг осознал, что больше не ощущаю того, что дон Хуан назвал взглядом духа. И что я завис в какой-то пустоте, где не было ни тех новых переживаний и ощущений, которые пришли ко мне в Дуранго, ни прежних моих интересов и склонности искать объяснения. И ещё я каким-то образом знал, что дон Хуан нарочно попросил меня рассказать дону Хенаро о Важехе. Я понял, что с его стороны это была уловка, призванная выбить меня из того состояния, в котором я на тот момент пребывал. Единственное, чего я не мог понять, - зачем дону Хуану это понадобилось?

Я вернулся на веранду. Оба дона стояли рядом и смотрели на меня, словно провинившиеся школьники.
- Ты ровным счётом ничего не понял, да? – не столько спросил, сколько констатировал я, обращаясь к дону Хенаро.
- Ага, - ответил он виновато и опустил голову.
Я мрачно вздохнул и развёл руками.
- Не сердись, Карлитос, - всё тем же виноватым голосом попросил дон Хенаро. – Как же я мог что-нибудь понять, если я вообще тебя не слушал?

Я чуть не взбесился. А дон Хуан едва не свалился от смеха. Он заскочил в раскрытую дверь, и из хижины неслись раскаты его хохота. Я почему-то решил, что теперь он катается по полу.
Дон Хенаро, словно ребёнок, ухватил меня за рукав рубахи и потащил в дальний угол веранды. Здесь он, надавив на мои плечи, усадил меня на пол. Моя спина опиралась о стену хижины.
- Карлос, я тоже понятия не имею, почему он хохочет, - сказал он, усаживаясь справа от меня в той же позе, как и я. – Но, как видишь, моя безупречность не позволяет мне приходить в неистовство…
Он явно пародировал манеру разговаривать дона Хуана. Я невольно улыбнулся, но тут же снова рассердился и заявил:
- Но я прекрасно знаю, что его так развеселило! Ему просто доставляет удовольствие, когда я оказываюсь в дураках!
- Не преувеличивай! – раздался голос дона Хуана.

Он подошёл к нам и сел на полу напротив меня.
- А, кроме того, сейчас меня рассмешил Хенаро, а вовсе не ты. Не придавай столько значимости своей персоне!
Дон Хуан улыбнулся и вдруг спросил:
- Ты ведь рассердился потому, что считаешь будто я нарочно выбиваю тебя из твоих благостных состояний, правда?
- Да! – воскликнул я. – Именно так я и думаю!
Его выбор слов и ирония, с которой он произнёс «благостные состояния» подлили масла в огонь моего раздражения. Не то чтобы я относился к своим вновь обретённым состояниям с религиозным трепетом, но я искренне считал их определённого рода достижением. И явно пренебрежительное отношение к ним в словах дона Хуана меня разозлило.
- Что ж, - вздохнул дон Хуан. – Ты прав. Я намеренно прерывал некоторые твои состояния. Но ты никогда не задумывался, - почему? Думаешь, мне просто не хватает развлечений?
Я пожал плечами. Разумеется, я так не думал. И вдруг я понял, что меня злило не столько то, что он обрывал или осаживал мои возвышенные состояния, а то, что дон Хуан никогда не объяснял мне причин, мотивов таких своих действий. Я сказал ему об этом.
- И снова ты прав, - согласился дон Хуан. – Я намеренно никогда не объяснял тебе своих действий. Просто потому, что после объяснений уловка перестаёт работать. Но сейчас я намерен, как говорится, раскрыть все карты.
- Не хочешь ли ты этим сказать, что больше не будет никаких уловок? – всё ещё угрюмо спросил я.
- Нет, этого я сказать не хочу, - улыбнулся дон Хуан и покачал головой. – Просто завтра мы отправимся удить рыбу. А рыбалка требует безмятежности и хорошего настроения. Поэтому сегодня я должен объяснить тебе некоторые моменты.
- Ну, тогда я пошёл спать! – объявил дон Хенаро и, одним прыжком, поднялся на ноги. – Встретимся завтра!
Я уже собрался пожелать ему покойной ночи, но дон Хенаро, вдруг, снова оказался сидящим на полу. Я даже не успел заметить, как он это проделал.
- Карлитос, ты ведь веришь, что мы завтра обязательно встретимся? – почти прошептал он, наклоняясь ко мне.
- Да… наверное, - растерялся я, не зная, чего ожидать от дона Хенаро.
- И ты уверен, что завтра утром тебя разбудит именно тот же самый твой добрый знакомый Хенаро?
- Ну, если, конечно, это не будет твой дубль… - попробовал отшутиться я.
- Нет, Карлитос, - очень серьёзно сказал дон Хенаро. – Это не будет мой дубль. Эту буду я сам! Только постаревший…
Он поднёс левое запястье почти к самым глазам, делая вид, что пытается разглядеть циферблат несуществующих часов, и закончил:
- На семь часов и двадцать три минуты!

Дон Хенаро поднялся на ноги, церемонно раскланялся с нами и направился к двери, ведущей в хижину. Потом вдруг остановился и, обернувшись через плечо, сказал:
- А может быть, всё будет совсем не так… Кто знает?
Он взмахнул рукой и пошёл дальше. Потом опять остановился.
- Карлос, ведь ты можешь и не измениться, правда? Ты же можешь и не постареть, да? – не то спросил, не то констатировал он, и скрылся за дверью.

Я взглянул на дона Хуана. Он, улыбаясь, смотрел на меня. Но глаза его оставались серьёзными. И это вдруг испугало меня. Я почти запаниковал. В лице дона Хуана было что-то зловеще чуждое.
Едва не начавшуюся мою панику прервал голос дона Хенаро.
- Карлитос! Обещай мне, что завтра ты не будешь постаревшим на семь часов двадцать три минуты! – крикнул он, высунув из двери голову.
- Ты лучше пообещай, - сказал дон Хуан. – А то ведь он так и не уснёт!
- Обещаю! – машинально прокричал я.
Голова дона Хенаро скрылась.

Какое-то время мы сидели молча. Я украдкой разглядывал дона Хуана. Испугавшее меня выражение его лица исчезло, и я успокоился. А потом вдруг осознал собственный идиотизм. Ведь ОНО никуда не делось! Оно осталось где-то в самом доне Хуане. То, что меня испугало, - было, жило в нём. Но сейчас оно не было проявлено, и мне стало легко и спокойно, словно ЭТОГО нет вовсе…
- Так случается потому, что твоими состояниями всё ещё можно управлять снаружи, - сказал вдруг дон Хуан.

Я вздрогнул и уставился на него, раскрыв рот. Он не просто прочитал мои мысли, - он словно закончил их. Точнее, он сделал вывод, к которому я должен был бы прийти сам в результате этих своих размышлений. Однако я не был уверен, что пришёл бы к нему. Хотя вывод и был очевиден.
- Ты до сих пор доступен миру. И мир может распоряжаться тобой так, как ему угодно, - продолжал дон Хуан. – Твоё внутреннее состояние всё ещё во многом зависит от внешнего воздействия. Воздействия кого-то или чего-то, - неважно…

Он сделал паузу, словно давая мне возможность лучше осознать его слова. Потом опять заговорил:
- К этому простому выводу ты мог бы и сам давно прийти, если бы, вместо того, чтобы раздражаться и злиться на меня, попытался понять природу своих реакций. Фактически, я провоцировал тебя, и этим давал тебе шанс осознать твою уязвимость и зависимость от внешних влияний. Но это лишь одна сторона медали…
- А в чём же вторая? – спросил я. Губы мои почему-то сделались совсем сухими.
- Не спеши! – усмехнулся дон Хуан. – Похоже, ты ещё не осознал всю важность первой…

Он поднялся и предложил мне немного пройтись. Я ожидал, что мы, по обыкновению, будем бродить, разговаривая, по пустыне неподалёку от хижины. Но дон Хуан вывел меня на дорогу.
Висела полная луна, заливающая окрестности зеленоватым фосфором. Вид уходящей вдаль дороги, которая была светлее окружающего пейзажа, почему-то навеял на меня грусть.
- По традиции, тема управления внутренними состояниями никогда не обсуждается напрямую, - заговорил дон Хуан после того, как мы какое-то время шли в полном молчании.
- Почему? – не удержался я от вопроса.
- Потому что каждый маг приходит к этому сам, в результате сталкинга самого себя.
- Получается, я совсем безнадёжен, дон Хуан? – внезапно догадался я. – Если ты решил говорить об этом?

Он остановился и внимательно посмотрел на меня. Его глаза блеснули в лунном свете. Потом он потрепал меня по плечу и пошёл дальше.
- Заниматься тобой, - большой вызов для меня, - сказал он. – В отличие от индейца, ты настолько поглощён описаниями, инструкциями и объяснениями, что порой мне трудно разобраться, где кончается твоё индульгирование и начинается твоё естество, которое не переделать никакими силами…
Я не понял этой его фразы и попросил объяснить.
- Позже! – отмахнулся он. – Сейчас я скажу только, что на самом деле ты не безнадёжен. Тебе просто трудно осознать, что мои объяснения, в принципе, ничего не объясняют. Только и всего.
- Но как же не объясняют! – возмутился я. – Очень даже объясняют! Ты, – единственный человек, который может объяснить такому тупице, как я, всё, что угодно!
Дон Хуан рассмеялся.
- Я, конечно, тронут, что ты признал себя тупицей, - сказал он. – Но в действительности мои объяснения призваны не прояснить что-либо, а лишь поставить вопросы. Однако ты упорно не хочешь этого осознать, и принимаешь всё, что я говорю за истину в последней инстанции. Но я всего лишь задаю тему для импровизации…

Я был совершенно сбит с толку и не понимал, что он хочет сказать. Дон Хуан притворно вздохнул:
- Как бы там ни было, но сейчас я должен говорить с тобой о твоих состояниях и о влиянии на них.
- Но ведь ты сказал, что эта тема, по традиции, не затрагивается напрямую! - возразил я.
- Ну, иногда полезно и отказаться от традиций, - улыбнулся он. – А кроме того, ты ведь, надеюсь, не думаешь, что нам с тобой отпущена целая вечность для прогулок по пустыне и задушевных бесед?
Он какое-то мгновение пристально смотрел на меня, словно подозревал, что я именно так и думаю, потом качнул головой, будто отгоняя какие-то мысли, и вернулся к своим объяснениям:
- Маги не любят затрагивать эту тему прямо по очень простой причине, - всё это весьма легко может превратиться в страсть, в поиски специальных техник, которые позволяют управлять своим состоянием. Маги древности именно в этом и заблудились. А сегодня, хотя и с другого конца, в этом блудят ваша психология и психиатрия. Они ведь именно этим и занимаются, - пытаются найти золотой ключик, которым открывается дверца к внутреннему состоянию человека.

Мне показалось, что я понял, о чём говорит дон Хуан. Единственное, я никак не мог взять в толк, почему он считает практику управления своим состоянием порочной? Я спросил его об этом.
- Потому, что такая практика, в итоге, приводит только к одному, - идиотической поглощённости состоянием (preocupacion idiota por su estado).
- Что ты имеешь в виду? – не понял я.
- Ваша психология, например, озабочена тем, чтобы привести человека в состояние определённого психологического комфорта, благоприятного как для самого человека, так и для общества в целом, - терпеливо пояснил он. – И задача психологии не только привести, но и удерживать человека в этом определённом состоянии максимально долго. А лучше, - всю жизнь. Это я и называю поглощённостью.
- Но почему она, - идиотическая? – спросил я. Для меня в этом слове был определённый негативный оттенок, указывающий на слабоумие.
- Потому, что такая поглощённость не позволяет проникать в другие состояния, - улыбнулся дон Хуан. – А идиот, пускающий слюни, здесь вообще-то не при чём. Если ты это имел в виду. Говоря, - идиотическая поглощённость, - маги лишь подчёркивают тотальную озабоченность и поглощённость одним единственным состоянием. Возьми любого религиозного аскета. Что, собственно, он делает, удаляясь в пещеру, изнуряя себя постом или медитируя дни и ночи напролёт? Он стремится удержать то состояние, в котором чувствует духовный экстаз, состояние, в котором его божество разговаривает с ним…

Дон Хуан сделал паузу, а потом продолжил:
- Но магам в этом смысле не повезло. У них нет никакого божества. А значит, - не с кем беседовать. Не от чего приходить в экстаз. Поэтому они не озабочены удержанием какого-то одного состояния.
- Но как же безупречность, например? – возразил я.
- Ты, по обыкновению, спутал зонтик с дождиком, - усмехнулся дон Хуан. – Безупречность, - не состояние. Хотя я и сам иногда так говорю, но всё же безупречность, - это не состояние. И в то же время, она, - состояние. Благодаря своей безупречности, маг может пребывать в различных состояниях, но не быть ни одним из них поглощённым. Это и есть контролируемая глупость мага. Не удержание какого-либо, пусть самого замечательного, состояния, а скольжение… В конце концов, наиболее талантливый маг, - это не видящий и даже не человек знания. Наиболее талантливый маг становится скользящим по реальности (rodando por la realidad). И это, - высшее достижение…

Эта новая концепция дона Хуана возбудила моё любопытство. В моей голове вихрем понеслись вопросы. Мне захотелось узнать, может ли видящий стать скользящим по реальности или ему сначала нужно пройти стадию человека знания. Так же меня интересовало, каждый ли человек знания имеет шанс стать скользящим по реальности. И ещё мне хотелось знать, как именно это скольжение по реальности соотносится со сталкингом, искусством сновидения, искусством осознания и овладением намерением.

Я, на одном дыхании, выложил дону Хуану все эти вопросы.
От хохота он согнулся пополам. Отсмеявшись, он отёр набежавшие от смеха слёзы, и сказал:
- Ты сейчас похож на щенка, которому вернули любимую игрушку. Чего ты хочешь? Чтобы я нарисовал тебе какую-то иерархическую схему превращения простого деревенского воина в изысканного аристократа, - скользящего по реальности? И дал метод, технологию, следуя которой ты благополучно миновал бы промежуточные стадии видящего и человека знания? Может тебе и мандалайку какую-нибудь изобразить?

Дон Хуан, прищурившись, посмотрел на меня.
- Но это всё, – чепуха собачья. Нет никаких схем. Не существует иерархической последовательности, ведущей снизу вверх. Поскольку нет в реальности никакого низа и верха. Я бы сказал, что быть скользящим по реальности, это не просто достижение, - это судьба. Точно так же, как судьба, - быть воином или человеком знания. И решает здесь дух…
- Ну, вот. А говоришь, что у магов нет божества! – буркнул я.
Он опять согнулся пополам от хохота. И прохрипел непонятное:
- Только не вздумай стать духовным! Иначе у тебя действительно появится божество!

На этот раз успокаивался он долго, заходясь всё новыми и новыми волнами смеха.
Меня его смех не трогал. Я погрузился в раздумья, пытаясь ухватить ту невнятную мысль, что у меня возникла. Наконец, мне показалось, что я могу её выразить.
- Но, дон Хуан, в том, что ты говоришь, есть какое-то несоответствие, - начал я, когда он успокоился. – Я могу допустить, что скользящий по реальности может не быть поглощённым ни одним из тех состояний, которые на него накатывают. Но тогда…
Я сделал паузу, стараясь точнее подобрать слова тому, что хотел сказать. Дон Хуан терпеливо ждал. Я продолжил:
- Но тогда он всё равно находится в каком-то состоянии. Пусть в своём, пусть в каком-то особом, но, - состоянии? Или как? Об одном ли и том же мы говорим? Для меня, состояние это, - всё! И я не могу представить, как может кто-то быть ВНЕ какого-либо состояния…

Дон Хуан внимательно и, как мне показалось, с одобрением, посмотрел на меня. Потом он взял меня под руку и сказал:
- Ты абсолютно прав! Всё, что существует, находится в каком-то состоянии. Собственно, в самом широком смысле, состояние это и есть то, как, каким способом происходит существование. И одно без другого просто невозможно.
- Но тогда, о чём же ты говорил? – спросил я. – После твоих слов, у меня сложилось впечатление, будто скользящие по реальности обладают некой сверх безупречностью, которая уже выходит за рамки любого состояния. Но ведь это абсурд! Тогда, в чём же здесь секрет?
- Секрет? – переспросил дон Хуан, и глаза его, на миг, лукаво блеснули. – Как легко тебя поймать на секретности!

Я уже ожидал, что он примется надо мной подтрунивать, но дон Хуан остановился, отпустил мой локоть и, глядя куда-то в небо, произнёс:
- Секрет, скорее всего, в безупречности. Ведь она сберегает и распоряжается энергией. Наверное, ещё и в контролируемой глупости. И в убеждённости… Но я не могу тебе сказать наверняка, в чём тут секрет.
Он опустил взгляд и совершенно будничным тоном закончил:
- В конце концов, я ведь не являюсь скользящим по реальности…

Я непроизвольно вздрогнул и уставился на него в полном недоумении. Я ощущал, что у меня даже отвисла челюсть, и ожидал, что дон Хуан теперь зальётся хохотом от моего выражения лица. Но он просто смотрел на меня.
- Ты? – выдавил из себя я. – Но как же…
Я не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. Для меня дон Хуан, вне всяких сомнений, являлся всеми теми, о ком он когда-либо мне рассказывал: он был охотником и воином, был видящим и человеком знания. И я никогда даже мысли не мог допустить, что он чего-то не знает, чего-то не достиг…
- Может быть, маг становится скользящим по реальности лишь после того, как сгорает огнём изнутри? – осторожно высказал я возникшее у меня предположение.
- Нет, - отрицательно мотнул головой дон Хуан. – Не обязательно…

Он снова взял меня под руку и развернул по направлению к хижине. Мы медленно двинулись в обратном направлении. Дон Хуан точно знал, что происходит у меня в душе.
- Как видишь, я тоже далеко не всемогущий, - сказал он насмешливо, но потом продолжил серьёзно:
- Будь моя воля, я бы вообще не упоминал скользящих по реальности, чтобы не вносить ещё большую сумятицу в твоё осознание. Но вышло так, как вышло. Возможно, сегодняшний разговор как-то связан с твоей будущей книгой, которая, как я уже предрекал тебе, будет, скорее всего, о реальности…

Он, улыбнувшись, взглянул на меня, а потом добавил:
- Но как бы там ни было, даже помимо моей воли, сегодня ты услышал это. Как ты любишь говорить, - случайно…
- А в твоей линии были скользящие по реальности, дон Хуан? – спросил я, всё ещё обескуражено.
- Нет. И быть не могло, - ответил он. - Все мы следуем в русле своей традиции, а она не допускает подобных отношений с реальностью.
- Но тогда, - как, откуда ты узнал о них? – удивился я.
- Для нас это только миф. Пусть не такой миф, как для тебя самого, но всё-таки, - миф.
- Что, - миф? – не понял я. Скользящие по реальности, - миф?
- Да, - утвердительно кивнул он. А потом похлопал меня по спине и весело предложил:
- Послушай, давай-ка, попробуем их на сегодня оставить в покое, а? Может, вернёмся к началу разговора?

Я не очень представлял себе, как можно оставить в покое такую загадочную тему, но, по опыту зная, что если уж дон Хуан решил какую-то тему больше не развивать, то так оно и будет, поинтересовался, что он имеет в виду под началом разговора.
Он напомнил мне своё непонятное утверждение о том, что ему, порой, трудно разобраться, где кончается моё индульгирование в объяснениях и начинается моё естество, требующее объяснений в силу природной предрасположенности. После этого он выжидающе уставился на меня.

Я не знал, что сказать.
- Разве ты не хотел узнать, что именно я имел в виду, говоря это? – спросил дон Хуан.
- Я уже сам не знаю, что я хочу узнать! – буркнул я. А потом заговорил, постепенно распаляясь. – Наверное, было бы замечательно, если хотя бы ты растолковал мне, где же, на самом деле, кончается моё индульгирование и начинается, как ты выразился, естество. Потому что сам я уже вообще ничего не понимаю и ничего не могу себе объяснить! Иногда я вижу всю ненужность и даже порочность моего стремления всё объяснять, а иногда я просто не могу представить себе, как это вообще возможно, - не искать объяснений. Порой то, что ты мне говоришь или со мной проделываешь настолько фантастично, но, одновременно, естественно для меня, что я могу только восхищаться тем, как тебе вообще такое удаётся. А бывает, да вот хоть, как и теперь, что мне кажется, будто ты играешь моей головой в пинг-понг: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
Я остановился и остервенело завертел головой вправо и влево, словно следя за скачущим по столу теннисным шариком.

Увидев эту мою пантомиму, дон Хуан просто взвыл от хохота. Его смех, казалось, сейчас разбудит всю округу. Но было спокойно. И только странное эхо смеха дона Хуана отзывалось из пустыни.
Успокоившись, дон Хуан сделал забавное движение. Сначала он поднял к небу ладони, словно испрашивая какой-то высшей милости, а потом опустил руки и плечи в жесте полного бессилия.
- Я прекрасно понимаю, как тебе сейчас нелегко, - улыбнувшись, сказал он. – Я ведь и сам прошёл через всё это. Но если моя склонность к объяснениям была только врождённой и не особо подпитывалась той средой, в которой я вырос, то твоя врождённая склонность была воспитана и укреплена миром, в котором объяснения, интерпретации и информация считаются высшим достижением и благом. Так что тебе гораздо тяжелее, чем мне…

Он посмотрел на меня, смешно изобразив сочувствие на своём лице. Мы двинулись дальше.
Я признался дону Хуану, что в этот раз его объяснения действительно ничего мне не объяснили, а только поставили вопросы. Мне, например, было непонятно отношение дона Хуана к объяснениям. То он отмечал их порочность, то, наоборот, побуждал меня, как в предыдущую нашу встречу, не отбрасывать объяснений. Кроме того, я никак не мог взять в толк, что плохого в том, чтобы контролировать своё внутреннее состояние.
- Это не совсем те вопросы, на которые я надеялся, - лукаво покосился на меня дон Хуан. – И лучше будет, если ответы на них ты найдёшь сам. Со временем. Сейчас я тебе лишь напомню то, что говорил, так или иначе, много раз. Маг всё объясняет, ничего не объясняя. И всё контролирует, не контролируя ничего …

На этот раз жест полного бессилия изобразил я. Дон Хуан улыбнулся.
- Помнишь, ты мне когда-то рассказывал об учёных, исследующих в ваших университетах растения силы? – спросил он.
Я действительно когда-то, когда пытался объяснить ему, что именно я подразумеваю под работой с растениями силы, рассказывал об исследованиях Ричарда Алперта и Тимоти Лири. Тогда дон Хуан просто высмеял меня, не объясняя толком причины своего явно негативного отношения к тому, что я рассказал. Мне даже показалось, что он несколько ревниво ко всему отнёсся, и я больше не затрагивал эту тему.
- Так вот. Эти люди исследуют что угодно, но только не растения силы! – заявил дон Хуан. – Потому что исследовать растения силы нет никакой возможности. А тем более, пытаться приспособить их для нужд общества. Поэтому ни одному магу не придёт в голову каким-то образом контролировать или управлять Мескалито, например. Маг просто безмолвно принимает то, что даётся. И даже если какой-то маг, склонный к объяснениям, пытается впоследствии как-то описать свой опыт, то внутри он смеётся над собственными объяснениями, иначе он не маг а…
Дон Хуан замолчал. Поскольку пауза затянулась, я позволил себе напомнить:
- А кто?
- Тогда он, - учёный! – воскликнул дон Хуан и залился хохотом.

Дальше мы шли молча. В отдалении уже прорисовался силуэт хижины дона Хуана, и тогда я вдруг вспомнил, что он что-то говорил о второй стороне медали.
- Вторая сторона более, если можно так выразиться, техническая, - ответил дон Хуан. – Те твои состояния всё равно неизбежно угасли бы. Поэтому я намеренно прерывал их.
- Но зачем? – удивился я. – Разве не проще было, раз уж это неизбежно, дать им угаснут самим по себе.
- Проще, - согласился он. – Но я давал тебе возможность сэкономить энергию.
Я не понял этого его утверждения, и попросил объяснить. Он задумался и даже остановился.
- Это не так просто сделать, - наконец проговорил он. – Несмотря на то, что здесь всё довольно просто. Но поскольку речь идёт об энергии, то объяснение простым не бывает…
Он развёл руками и улыбнулся.
- Мне трудно подобрать какую-то аналогию в данном случае, а говорить прямо, - нет никакой возможности. Так что давай отложим этот разговор для какого-то более подходящего случая.
Я вынужден был смириться. Оставшуюся часть пути мы прошли в молчании. И подходя к хижине, услышали мощный храп дона Хенаро…

...

Глава восьмая
… всадники бесконечности …

… Ночью мне снился какой-то сложный и фрагментированный сон. То я пытался отыскать постояльцев в огромной и безлюдной гостинице, то искал место остановки какого-то поезда, то руководил высадкой военного десанта. В одном фрагменте я обнаружил ангела, который превратился вдруг в пухлую девицу школьного возраста в белом нижнем белье, белом переднике, и с белыми бумажными крыльями за плечами. А в самом длинном фрагменте, некий лектор нудно объяснял мне, что энергия, выделяемая при движении металла по льду, растапливает лёд и, образующаяся при этом вода, является смазкой. Лектор настойчиво утверждал, что именно поэтому можно скользить на коньках по льду, а не потому, что лёд, – скользкий…

Дон Хуан разбудил меня на рассвете. Я выпил воды из ведра и вышел из хижины.
На веранде, скрестив ноги, сидел дон Хенаро и пил кофе. Я очень удивился. До сих пор я ни разу не видел, чтобы дон Хенаро или дон Хуан пили этот напиток.
- Откуда ты взял кофе? – спросил я дона Хенаро после того, как приветствовал его.
Он не ответил ни на моё приветствие, ни на мой вопрос. Он лишь оторвался от чашки и взглянул на меня.
Внутри меня всё оборвалось. Взгляд дона Хенаро был каким-то нечеловеческим. Я, почти в панике, быстро ушёл к колодцу, - умываться.
Умывшись, я, не решаясь вернуться на веранду, топтался возле колодца, делая вид, что разминаю тело после сна. У меня возникло подозрение, что на веранде сидит не дон Хенаро, а его дубль. В этом случае, рыбалка грозила превратиться в кошмар. Мне вспомнились вчерашние непонятные слова дона Хенаро относительно моей уверенности в том, что сегодня утром я встречу «того самого знакомого Хенаро», и это ещё больше усилило мои подозрения.

- Тебе сейчас очень пошла бы штанга! – услышал я голос дона Хуана.
Он вышел из-за угла хижины и, лучезарно улыбаясь, наблюдал за моими физическими упражнениями.
Я, для вида, поболтал руками в воздухе, словно расслабляя их после нагрузок, и покорно пошёл к нему.
Против моего ожидания, мы не стали завтракать. Дон Хенаро собирал вещи, молча указывая, что каждый из нас должен нести. А я, стараясь делать это незаметно, приглядывался к нему.
С доном Хенаро явно было что-то не так. Но это не был и его дубль. Я понятия не имею, почему так решил. Это было какое-то внутреннее знание. Чтобы проверить его, я, преодолевая страх, даже украдкой коснулся руки дона Хенаро. Нет, он наверняка не был дублем.

Наконец мы вышли. Дон Хуан нёс флягу с водой и заплечную сумку. Мне досталась пара сапог (дон Хуан решил, что достаточно будет одной пары), которые дон Хенаро связал таким образом, чтобы их можно было повесить на плечо, и такая же фляга с водой, как у дона Хуана. Дон Хенаро нёс только удочки. Я видел, как он упаковывал их. Дон Хенаро сложил все удочки вместе на циновке, добавил к ним две прочные палки, потом завернул всё это в циновку и перевязал двумя кожаными ремнями. Теперь он нёс этот свёрток на плечах за шеей, а обе руки положил сверху. Мне казалось, что передвигаться таким способом должно быть весьма неудобно.
Мы направлялись в горы. У их подножия мы сделали небольшой привал, выпили воды, и дон Хуан раздал всем по кусочку вяленого мяса, жевать которое пришлось уже на ходу.

Я начал уставать. Мы поднялись в горы уже довольно высоко, и идти становилось всё труднее, а дон Хенаро и не думал сбавлять темп. Я поражался его ловкости. Он шёл впереди и каким-то образом умудрялся, с удочками, закинутыми за шею, балансировать на узкой тропе. Я поднимался за ним следом, а замыкал шествие дон Хуан.
К тому неудобству, которое мне доставляли сапоги, добавлялось какое-то уныние от того, что за всё время пути мы не произнесли ни слова. Я давно уже привык к молчанию дона Хуана во время наших походов в горах или по пустыне, но молчащий дон Хенаро, - в этом было что-то зловещее…
Наконец я не выдержал и, обернувшись к дону Хуану, спросил:
- Скоро будет это озеро?
Я почему-то был уверен, что мы направляемся именно к какому-то горному озеру, а не реке.
Дон Хенаро издал какой-то пугающий шипящий звук. А дон Хуан, сделал мне яростный знак молчать. Потом он быстро догнал меня и прошептал:
- На рыбалке полагается соблюдать тишину! Ты же всю рыбу распугаешь, идиот!
- Но мы ведь ещё не начали рыбачить! – оправдываясь, прошептал я.
- Мы на рыбалке с самого утра! – отрезал дон Хуан и движением подбородка велел мне двигаться дальше.

Вскоре исчезло даже какое-то подобие тропы, и мы карабкались вверх по почти отвесным утёсам. Дон Хенаро снял с плеч удочки, а я тащил сапоги по камням за собой, поэтому дону Хуану приходилось изрядно отставать, чтобы на него не сыпались камни. Я, знаками, предложил ему взбираться впереди меня, но он отказался.
Взобравшись на очередной уступ, я обнаружил наверху довольно обширную площадку. Дон Хенаро уже сидел там, скрестив ноги. Я облегчённо повалился на камни недалеко от него.
Вскоре на площадку влез дон Хуан. Он подошёл к дону Хенаро и протянул тому флягу с водой. Я тоже решил выпить из своей фляги.
Потом дон Хуан опять раздал нам по кусочку сушёного мяса, и, к моему облегчению, на этот раз его не пришлось есть на ходу. Мы остались отдыхать на площадке.

Мы сидели в полном молчании и жевали мясо. Я огляделся, пытаясь сориентироваться, в каком направлении мы пойдём дальше. К моему удивлению, с этой площадки не было выхода. На неё можно было взобраться с той стороны, откуда мы и пришли, но со всех оставшихся сторон площадку окружали такие отвесные скалы, что карабкаться на них меня не заставили бы даже под страхом смерти. А впереди был, по всей видимости, глубокий обрыв. Правда, в этом я не был до конца уверен. Вполне возможно, что там можно было спуститься. Чтобы проверить это, мне нужно было бы подобраться к краю площадки и заглянуть вниз, но я не решался это сделать, не желая нарушать какую-то особую атмосферу, установившуюся здесь.

Наконец дон Хенаро поднялся на ноги. Я решил, что наш привал закончен и хотел тоже встать, но он, жестом, остановил меня.
Он указал дону Хуану на небольшой валун, который был почти у края обрыва. Дон Хуан поднялся, подошёл к валуну и сел на него. Попутно он отдал дону Хенаро сумку, которую нёс.
Дон Хенаро положил сумку рядом со свёртком с удочками и, знаками, дал мне понять, что я должен сесть недалеко от дона Хуана, - справа от него и тоже на небольшом валуне. Когда я поднялся на ноги и сделал несколько шагов по направлению к валуну, у меня не осталось сомнений, что впереди, - обрыв.
Дон Хенаро снял с меня флягу и положил на камни. Потом он принялся разворачивать свёрток с удочками.
Я ничего не понимал. Ловить рыбу здесь явно было негде. Я недоумённо посмотрел на дона Хуана. Он кивнул мне, словно давая понять, что всё в порядке.

Дон Хенаро развернул удочки и на две из них, как раз те, что остались нетронутыми его переделкой, укрепил катушки с леской, которые он достал из сумки дона Хуана.
Потом, из этой же сумки, он добыл свёрток из мешковины, в котором оказались те странные вещи, что он мастерил, когда мы с доном Хуаном вернулись из Дуранго.
Дон Хенаро прикрепил одну из своих поделок к удочке и передал эту удочку дону Хуану.
- Ну, ты знаешь, что делать, - произнёс вдруг дон Хенаро тихо и как-то расслабленно.
Дон Хуан кивнул. А я вздрогнул.

Дон Хенаро протянул мне другую удочку, и я с интересом стал разглядывать то, что на ней было прикреплено в качестве наживки. Эта, с позволения сказать, наживка, представляла собой некий гибрид небольшого воздушного змея и рыболовной блесны. Размером это было, где-то четыре на семь дюймов, если не считать какого-то подобия хвоста. Хвост был сделан из трёх узких полосок резины. Центральная полоска была почти втрое длиннее двух боковых.
Сама «наживка» была сделана из плотной кальки с приклеенными к ней прутиками. А в центре, типа головы, была прикреплена небольшая округлая деревяшка.
Закончив осмотр, я недоумённо посмотрел на дона Хуана. Он, похоже, ждал, пока я удовлетворю своё любопытство.
- Хенаро, - лучший мастер по изготовлению наживок, - проговорил дон Хуан тихим голосом и в той же спокойной тональности, как и дон Хенаро.
- Но где же здесь рыба? – изумился я шёпотом и повёл рукой перед собой.
- Что ты так озабочен этой рыбой? – спросил дон Хуан прежним тоном. – Разве тебе нечем питаться?

Это, по всей видимости, должно было быть шуткой. Но не воспринималось таковой из-за той тональности, в которой разговаривал дон Хуан. Он не шептал слова, а проговаривал их тихим голосом, медленно и как-то без выражения.
- Это место, - находка Хенаро, - продолжал дон Хуан. – Когда-то сила привела его сюда и сделала великим рыбаком. В благодарность за это, Хенаро дал обет никогда больше не ловить в этом месте…

Я не понимал, шутит он или говорит серьёзно.
- Но что же мы будем здесь ловить? – спросил я, стараясь подражать той тональности, в которой говорили дон Хуан и дон Хенаро.
- Духов, разумеется, - ответил дон Хуан, словно речь шла о чём-то совершенно обыденном. – Хенаро обнаружил, что по этому ущелью проходит мощная миграция кочевых духов, которые направляются на поиски новых мест из Аризоны в Бразилию… И обратно, конечно…

И снова, в силу отсутствия интонаций в его голосе, я не мог понять, говорит ли он всё это серьёзно. Однако по его лукавому прищуру, я догадался, что он дурачится, пародируя мои рассуждения о миграции кочевых племён доколумбовой Америки. Я улыбнулся.
- Теперь смотри внимательно, и повторяй всё, что буду делать я, - сказал дон Хуан.
Дон Хенаро, по всей видимости, действительно не собирался принимать участия в нашей рыбалке. Он устроился где-то за нашими спинами так, что я его даже не видел.

Дон Хуан вытянул с катушки около трёх футов лески, положил наживку на камни слева и чуть впереди от себя, а потом ловким движением взмахнул удилищем над своим левым плечом и отправил наживку в воздух. Она, отлетев несколько футов назад, ринулась затем вперёд, в направлении ущелья, сматывая леску с катушки.
Я ожидал, что она тут же рухнет вниз, но, к моему удивлению, наживка, сработанная доном Хенаро, парила в воздухе, удаляясь в ущелье.

Я недоумённо посмотрел на свою наживку. Насколько я успел заметить, у дона Хуана было что-то аналогичное. Но я в детстве смастерил немало воздушных змеев и, по моим прикидкам, подобные штуки никак не могли летать! Разве что дело здесь снова было в проделках дона Хенаро. Как в случае, когда он своей шляпой, используемой им в качестве воздушного змея, указал мне место, на котором стоял мой автомобиль.
Я обернулся. Дон Хенаро сидел, прислонясь спиной к отвесной стене, и безучастно наблюдал за нами.
- Давай же! – услышал я голос дона Хуана.

Он держал свою удочку в вытянутой правой руке, иногда поводя ею вверх-вниз и, через плечо, наблюдал за мной.
Я принялся повторять его движения. Но дон Хуан сразу поправил меня, указав, что я должен делать заброс справа от себя. Тогда я сообразил, что его левый заброс не являлся частью какого-то обязательного ритуала, а был выполнен таким образом из соображений удобства, - мы слишком близко друг к другу сидели.
Я выполнил правый заброс, но моя наживка никуда не улетела, а неуклюже шлёпнулась на самом краю обрыва. Дон Хуан закрепил свой спиннинг в камнях и подошёл ко мне. Он показал, что перед забросом я должен откинуть фиксатор с катушки, а после того, как фиксатор откинут, прижимать леску пальцем к удилищу и отпустить её только в тот момент, когда наживка будет в воздухе.

После этого он вернулся на своё место, но удочку брать не стал, а просто сидел и наблюдал за моими действиями.
Я сделал заброс. На этот раз моя наживка пролетела за край обрыва, но не взмыла вверх, как наживка дона Хуана, а рухнула вниз. С катушки быстро разматывалась леска.
Дон Хуан подскочил ко мне и откинул фиксатор на катушке вверх, чтобы прекратить разматывание лески. Он покачал головой. Потом подмотал леску.
- Спокойнее. И уверенней, - проговорил он и ушёл на своё место.

Я выполнил ещё несколько забросов, но все они были неудачными. Чёртова наживка и не собиралась летать. Я уже начал подозревать, что дело здесь не в мастерстве забросов, а в каком-то колдовстве, которое известно дону Хуану и которое недоступно мне, как вдруг моя наживка полетела!
Это было незабываемое ощущение. В чём-то оно было похоже на то, которое возникает при запуске обычного воздушного змея, но в то же время значительно отличалось. Возможно, дело было в наличие удилища, вибрации которого передавались в руку. Я не стал рассуждать об этом. Я просто наслаждался.
Дон Хуан привлёк моё внимание к своей катушке. Я увидел, что его фиксатор был откинут вверх, чтобы остановить разматывание лески, и откинул свой. Моя наживка перестала удаляться и застыла на одном расстоянии. Она успела отлететь значительно дальше, чем наживка дона Хуана.
Ощущения изменились. Я пробовал управлять своей наживкой, двигая рукой вверх-вниз и вправо-влево. Разумеется, это было весьма относительное управление. Но, поупражнявшись, можно было, в известных пределах, менять траекторию полёта.
Дон Хуан проделывал то же самое со своей наживкой. Мы забавлялись, как дети.
- Я ведь говорил, что в рыбалке важна безмятежность и хорошее настроение, - сказал дон Хуан и сделал вид, будто он откинулся в удобном кресле и закурил сигару.
Я улыбнулся и пошутил:
- А как узнать, когда клюёт?
Мне не удалось удержать голос в нужной тональности, и это действительно прозвучало, как шутка.
- На это ты ничего не поймаешь, - кивнул дон Хуан на наши наживки. – Подожди, пока Хенаро зарядит нам настоящие…
Я оглянулся на дона Хенаро. Тот сидел в прежней позе и с тем же безучастным выражением лица.